Как я любила быть среди людей!

Как я любила быть среди людей….

В праздники или в будни, нарядиться в какое – то платьице,выйти из дома и прибежать к подружке просто поболтать.

Зайти в полный зал пружинистой походкой…. От чего зависит лёгкая, летящая походка? От обуви? От настроения? Модные и удобные босоножки на танкетке позволяли почувствовать смелую женственность. К этим нарядным босоножкам хотелось сшить одежду, подходящую к новым чертам характера. Покупка  обуви  всегда была событием  – сапожки, туфельки, домашние пантолеты на каблучке.

Детские кожаные ботиночки, легкие, точно по ноге, пробуждали желание танцевать. Я их только померила перед праздником, и вдруг начала летать по комнате, выплясывая танцы в самых разных жанрах …. А главное, было ощущение, что все смотрят на меня, и видят какая я необыкновенная в этих замечательных ботиночках!

А долгие годы отрочества у меня были туфли, которые только подчёркивали мою неуклюжесть и угловатость. Как назло всё, что я носила в те годы, висело на мне, как на вешалке. Ни один цвет не был мне к лицу. Мы жили на грани бедности и в бездне грусти. Жизнь делилась на сезоны, недели, дни. И каждый из нас в обязательном порядке, не нарушая режима и расписания, выполнял всё, к чему обязывала система и распорядок.

Годы я не знала, что люди делятся на жаворонков и сов. Честное слово! Я считала, что все просыпаются рано утром и идут в школу или на работу. А тот, кто спит до обеда, т.е. валяется в постели – это аморальный тип и ему нет места в нашем социалистическом обществе….

А себя я вообще никогда не спрашивала, хочу я спать или нет. Война закончилась, но военное положение в нашем  доме осталось. Девочкой я была собранной и организованной, но мне это не очень – то  помогало. Изо всех сил старалась аккуратнейшим образом сделать уроки, но никогда не блистала успехами в учебе.  Наоборот убеждалась, что с неба звёзд не хватаю, и учителя подтверждали мою посредственность соответствующими отметками.

Как раз этот период, когда я не знала, что можно просто поваляться в постели с книжкой, не имеющей отношения к школьной программе, или повертеться перед зеркалом, примеривая мамины туфли на каблуках, удачи обходили меня стороной.

Но с самого первого момента, я помню как тянуло меня к людям. Магнитом, сильнейшим притяжением я ощущала желание быть среди гостей, приходивших к моим родителям – слушать, разглядывать, хотя бы украдкой. И это были впечатления, запомнившиеся ярко и многогранно. Но среди взрослых мне не разрешали крутиться. Не было принято детям находиться среди взрослых. 

 Конечно, моя комната, с потрёпанным одноухим мишкой, всегда ждала меня. Но, может быть, одиночество, с которым я позже познакомилась очень подробно и близко, было вынужденной необходимостью с детства? Мне хотелось привлечь к себе внимание, но гнев отца остужал это желание, и оно как улитка сворачивалось и превращалось в крошечный комочек, покрытый панцирем.

Я была творческим человеком в детстве, и вокруг меня были способные дети. Это не воспоминания, а факты, в которых я убедилась через десятилетия….

Общение с подругами не приветствовалось ни дома, ни в школе. Если я дружила с мальчишками ( а я дружила с мальчишками), то такую, как я, называли «мальчишница». Причём звучало это слово грубо, сурово и унизительно.

А однажды дома разгорелся скандал…. Уже в старших классах я часами пропадала у подружки, которая умела шить. До сих пор я не знаю, откуда она, пятнадцатилетняя девочка, умела так здорово шить? Наверное, её мама шила.

С раннего утра, когда её родители уходили на работу, можно было прибежать к ней, прихватив с собой настроение из пушистой зимы, которая всегда была около её дома, или веточку ранней весны в виде состояния счастья знакомого нам только, когда мы молоды.

Там, в этой солнечной комнате, не было уроков шитья, но там кроили, чертили, примеривали, шили. Девочки старше меня, работали над посадкой рукава к уже скроенному жакетику, над манжетом блузки. Я крутилась среди подружек мастериц,  вдохновляла и восхищалась результатами их творчества. Мы и не думали учиться танцевать под песни Муслима Магомаева, просто включали гибкую пластмассовую пластинку и дышалось свободно и весело….

Прибегая по снежной тропинке домой, как воришка, я не успевала убрать квартиру к приходу родителей с работы, а это была моя обязанность номер один. Вторая обязанность – это уроки. Не очень  - то способная, ничего не хватающая на лету, я совершенно «скатилась» в успеваемости. Меры были приняты!  Мне запретили бегать  к подружке, где мы дышали свободно и легко, весело пили чай с прозрачными ранетками, учились завивать бигуди и красить ресницы….

Каждый по – разному реагирует на запреты. Кто – то спорит, ссорится, бунтует, настаивает на своём.

Я не спорю и даже не думаю бунтовать. Факты смотрели мне в лицо -  с ними не поспоришь. Я не из тех, которым везет.  Может быть и есть такие, кто не учил этюд до умопомрачения, а он у него блестяще звучит…. Нет, это не я!  Мои успехи высчитаны, продуманы, спланированы. Это даже не успехи, а победы.

За окном была метель. Именно в марте, когда все ждали весеннего тепла, зима не сдавалась. Я возвращалась из музыкальной школы, меняла папку с нотами на портфель с учебниками и шла в школу. По инерции я ещё несколько лет хохмила, балагурила на уроках, но всегда  это вызывало негодование учителей. Не только на уроках, но и на школьных вечерах, я встречала осуждающий педагогический взгляд, и шутки мои собственные или моих одноклассников начинали казаться глупыми, а сама я себе вульгарной.

Через годы мне скажут, да я и сама пойму, что у меня нет чувства юмора….  У девочки шалуньи, у веселой придумщицы и фантазерки полностью исчезнет понимание шуток и желание шутить. Я всю жизнь буду останавливаться неподвижным взглядом на человеке, который будет рассказывать мне анекдот или смешную историю.  

Школа была закончена, этюды и сонаты выучены, аттестат получен…. И вот однажды, мне было тогда лет девятнадцать, я увидела в зеркале старуху. Не в веселую бабусю, которая поёт частушки, или рассыпает сказки, шутки – прибаутки, а  старую одинокую женщину.

 «Средь шумного бала», праздника, веселья, мне было так холодно, что ледяные ноги в изящных туфлях из крокодиловой кожи, превратились в культяпки…. Казалось, что ступни мои ампутированы. « Почему я не такая как все? Почему мне не весело? Почему я не танцую?»

Кто – то разговаривал со мной, пытаясь  перекричать первомайский оркестр, но я глохла от гробовой  тишины, которая была внутри меня.

Никто не замечал моего ухода с этих праздников. Я не знала, почему мне плохо. Может быть потому, что всё прыгающее от радости вокруг меня, было фальшиво, лживо и поэтому подло?

И вот так остановившись на перекрёстке, где закончилась юность с её трудностями и  экзаменами, я осталась совершенно одна.

Все разъехались, разошлись по своим жизненным маршрутам. Мне хотелось вернуться в школьный коридор, и рассказать о себе…. Или подняться на школьную сцену и сыграть на стареньком пианино ноктюрн Шопена. Но здание школы было чужим, и даже улица по которой мы бежали стайками, не узнавала меня.

Из под ног уходила земля, на которой я выросла, получила образование и профессию.

Культ личности Сталина был разоблачен, но правда не торжествовала. Булат Окуджава пел песни, напоминавшие баллады, и его друзья тоже взяли гитары в руки,  и тоже начали петь нам то, что было у них в сердце. Искренность согрела очень многих.  До сих пор люди рассаживаются вокруг костра и слушают всего четыре аккорда, которые поддержали меня в тот период, когда мы не поднимали друг на друга глаз....

Реальная жизнь не давала надежды на светлое будущее, волны скептицизма в обществе были настолько высоки, что остаться живым в этой пене разочарования и горя не представлялось возможным.

По жизненной роли я была молодой женщиной, мамой дочери, а чувствовала себя оцепеневшей от окриков, на которые не скупилась реальность.

Было принято ходить в кино. Все без исключения покупали синенькие билетики,  с указанным местом и рядом в кинозале. В городе, даже небольшом, было несколько кинотеатров, и фильмы, неизвестно откуда появлявшиеся ,показывали то, что написал сценарист, поставил режиссер, исполнили артисты.  Композиторы писали музыку к этим кинофильмам, а музыканты исполняли мелодии -  и сегодня мы слушаем их с огромным удовольствием!

«Девчата» с Надеждой Румянцевой и Николаем Рыбниковым жили в добром кино, которое приглашало меня радоваться вместе с ними. Совсем простенькая девочка с экрана дарила мне смелость и желание быть счастливой.

«Дайте жалобную книгу» с изящной Ларисой Голубкиной и Олегом Борисовым, танцующими в заключительной части фильма, очаровали меня музыкой и словами песенки:

 «Добрый вечер! А что это значит?

 Значит день был по доброму начат,

Значит день был по доброму прожит,

Он умножит счастливые дни….»

Я чувствовала, что этот фильм расколдовывает меня, выводит из холодного мира, в котором я превратилась в тоскливое существо.

Все создатели фильма «Дайте жалобную книгу!» трудились над тем, чтобы помочь мне в тот период, когда кончилась, так называемой победой, война, а радости в душе не было.

Анатолий Папанов, Рина Зеленая, Юрий Никулин, Николай Крючков, Зоя Федорова, изумительная Лариса Голубкина и симпатяга умница Олег Борисов пришли в мою жизнь, чтобы сказать то, что я не услышала в реальной жизни.

Операторы Владимир Нахабцев и Анатолий Мукасей, сценаристы Александр Галич и Борис Ласкин – это личности, талант которых я почувствовала, не зная ещё тогда масштабов их дел в кинематографе.

  Анатолий Яковлевич Лепин (настоящая его фамилия Лиепиньш) рижанин, пригласил Ларису Израилевну Мондрус  исполнить песни, которые очаровали меня. Кстати Анатолий Лепин сочинил музыку и к «Карнавальной ночи» и к «Девушке без адреса»….

Уберите музыку из этих фильмов? Разве можно представить себе «Карнавальную ночь» без музыки Анатолия Лепина?

 Джаз - оркестр Эдди Рознера сопровождал эти фильмы.

Я не знала тогда, что люди, создавшие песню «Добрый вечер! А что это значит?» прошли жизнь с испытаниями, которые не сломили их. Я читаю о жизни Эдди Рознера, и поверить не могу, что этот элегантнейший талантливый музыкант, с великолепными данными и серьёзным музыкальным образованием, прошёл войну, а в 1946 году был арестован и на десять лет сослан на Калыму….  В 1954 году он был освобождён,  и уже в 1956 году оркестр Эдди Рознера  слушали миллионы поклонников его таланта в фильме «Карнавальная ночь».  

Эти даты и факты удивительных биографий я узнала намного позже, а тогда в 1965 году я видела легкую, невероятно обаятельную Ларису Голубкину, танцующую в зале ресторана, который она сама создала. Все участники это великолепного фильма говорили мне с экрана: «Живи! Не жди никакого приглашения к жизни!»

Софи Лорен  в этом же 1965 году, может быть чуть позже, пришла в мою жизнь в «Браке по итальянски». Она сказала правду о жизни женщины, которую я не могла знать. По понятиям, которые я получила в семье, ни один мужчина не подходил мне. И вдруг этот «Брак по – итальянски». Мы восхищались! Чем? Унижением главной героини перед мужчиной, которого она хотела заставить быть отцом его же собственных детей?  Мы восхищались правдой!

Больше я не верила глупостям, которыми меня продолжали кормить. Великая Софи Лорен с Марчелло Мастроянни научили меня смеяться над собой и выходить из парадоксальных ситуаций, а не сдаваться и опускать руки.

Я научилась смотреть в лицо трудностям:  

«....Быть как стебель, и быть как сталь

В жизни, где мы так мало можем….

- Шоколадом лечить печаль,

И смеяться в лицо прохожим!»

Эти строчки мне подарила Марина Цветаева, а вместе с ними и чувство независимости – самый главный подарок в моей жизни.

Я обрела свой тон, стиль, походку!  На меня оглядывались на улице, ко мне навстречу шли друзья.

Началась настоящая жизнь с любовью, увлечениями, разочарованиями, страданиями. События  в реальной жизни были прекрасными и ужасными. Всё было так, как должно быть!

И сегодня, когда в толпе большого города вы увидите яркую девушку, с прекрасными изумрудными глазами, на хипповый наряд которой оборачиваются прохожие, знайте, что это моя внучка с друзьями и с музыкой идёт по этой планете и дарит ей свою красоту!

Мои красные туфли

Глава -1

Мы продавали то, что нажили. Мебель, посуду покупали люди, причём с удовольствием. Им казалось, что они покупают дёшево, потому что мы уезжали навсегда….

А я гордилась своей способностью продать хоть как – то, что -то и кому – то…. Кастрюли, сковородки, постельное бельё раздавала соседям и рада была, что люди принимали от меня эти подарки. Зачем этим вазочкам и тарелкам менять страну? Они устраивались в новых сервантах и шкафах.

На стены своей квартиры, которые мы обклеили финскими обоями, я не смотрела. Стены смотрели  на меня: «Куда ты уезжаешь? Зачем же ты нас обклеила такими нарядными обоями?» Мне нечего было им ответить.  В углах обои отошли от стен и, как опущенные руки, беспомощно болтались в воздухе.

Я не знала куда еду, и будут ли у меня вообще стены, способные защитить мою семью от невзгод.

Осталось только старенькое пианино, растерянно стоящее посередине уже пустой комнаты.

Мы упаковывали ящики для отправки багажа, в то время, как в нашем городе проходили, так называемые, митинги. На площадях собирались возмущенные люди, а  те, кто проезжали мимо в автобусах и троллейбусах, отворачивались, кутались в воротники курток и плащей, как будто бы знали, что всего через несколько дней эти автобусы и троллейбусы «митингующие» будут останавливать и всех русскоязычных зверски убивать…

Нам было страшно за детей, за стариков. Мы оказались в ловушке – ещё не уехали, и уже не оставались. Мы ничего не обсуждали, ни о чём не спорили. В каких – то европейских городах люди наблюдали события, происходящие в Прибалтике и в Грузии, в Средней Азии или на Украине. Жители этих городов сидели в кафе или дома перед телевизором и смотрели, как мы с узлами побежим из домов.

В девяностых годах, жители европейских городов, думали, что это примитивность провинций, доводит до массовых убийств, резни и террора. Там в кафе или в домах перед телевизором, они обсуждали, спорили, и очень хорошо разбирались в происходящем.

А мы не понимали ничего! Совсем недавно цветущие улицы нашего города, превратились в серые туннели, по которым мы уже не решались проходить. Были, конечно, смельчаки, пробирающиеся сквозь смертельную опасность, чтобы добыть своей семье хлеба или лепешку.

В школе, где учился мой восьмилетний сын, школьников учителя уложили на пол - окна были под постоянным обстрелом. 

Трансляция по телевизору началась только тогда, когда с неба спустился белорусский десант. Прямо на самолетах в центр города солдаты прибывали в наш город, который наполнился танками против разъярённых  убийц, вооруженных самым  разным оружием. Арыки, когда - то освежавшие цветущий город, были полны трупов.

Глава -2

У нас всё – таки приняли багаж. Старенькое пианино, в которое я наспех положила кухонные полотенца, чтобы струны не заржавели, первым покинуло город, охваченный огнем войны.

В последний день нашего отъезда приходили вооруженные люди, и грозно спрашивали, когда мы выметаемся из квартиры.  Мы обещали им выехать утром, но уже ночью тихо вышли из подъезда своего дома и бесшумно исчезли с улицы, которая  прощалась с нами в темноте, шелестя высокими красивыми деревьями.

В аэропорту нас провожали случайные люди, они тоже собирались уезжать. Им было важно убедиться, что таких, как мы и они, много. Это было не реально грустно…. Ты рождаешься, учишься говорить и писать, любить и дружить.  У тебя есть любимые книги и фильмы, певцы и артисты. И вдруг оказывается, что язык, на котором ты писала сочинения в школе, и на котором ты объяснялась в любви, это не твой язык. А фильмы эти лживые, как и их режиссёры, и исполнители…. Война, на которой воевали наши отцы и деды, была совсем не той войной, которую мы видели в кино и читали в воспоминаниях наших отцов и дедов.

Самолет медленно поднимался, и мы пристально смотрели на город – он просыпался ранним утром уже без нас.

Всё происходило, как в кино, которого я ещё не видела.   Совершенно было непонятно, что это за организация, взявшая на себя миссию принять и обустроить миллион беженцев.

 Все говорят, что это американцы дают деньги на приём и устройство беженцев из России. Но, ни с одним американцем мы не встретились в кабинетах, где нам выдавались деньги в чеках, на оплату квартиры, коммунальных услуг, на медицинскую страховку.  Нам доставляли мебель, постельное бельё, документы.

Вся система по приёму беженцев работала точно, как часы.

Язык учили все. Кто – то увлечённо и вдохновенно, кто - то ворчал, кто – то с легкостью, кто –то тяжело и медленно. Даже старики, которым можно было и не учить новый язык, всё равно старательно записывали новые словечки справа налево и учились их произносить.

Нам помогали со всех сторон. С нами терпеливо разговаривали, приглашали в гости. Нас любили!

Я не понимала этого хорошего отношения и подозревала подвох. Но подвоха никакого не было. Нас ждали, как могли, понимали и принимали. И поставили нас всех на ноги. Если вы сейчас поговорите с израильтянами, вы услышите, как они недовольны собой:

«Не умеем мы принимать новых жителей!» - говорят они искренне.

«Почему?» - спрашиваю я.

«Вот такой мы дрянной народ!» - отвечают мне не только взрослые, но и их дети, слыша дома разговоры родителей.

Хвалиться, гордиться в нашей новой стране не принято.

Мы тоже превратились в местных жителей, и никогда не хвалимся и ничем не гордимся.

Просто любим, когда расцветают весной ореховые деревья, когда все птицы мира слетаются к нам на зимовки. Мы заметили, что не стареем в стране, которая нас спасла от гибели. Нет, мы так же как все болеем, но у нас не принято останавливаться, и в открытый университет принимают людей любого возраста.

В первые годы нам не понравилась свобода, которую мы не могли спрятать от своих детей и внуков. Они становились не похожими на нас, не боялись за завтрашний день.

Мы старались им рассказать о трудностях, которые их поджидают, но они уже не понимали нашего языка тревоги и шли своей дорогой в жизни. Наши дети и внуки совершенно не похожи на нас. И только спустя двадцать лет, мы увидим, что они лучше, сильнее и смелее нас.

Жизнь в свободной стране взяла на себя воспитание наших детей и внуков. Мы смотрели на всё происходящее со стороны.

Глава - 3

До приезда в Израиль я была элегантной женщиной. Но очень скоро мне пришлось расстаться со своей элегантностью.

Многие города в Израиле построены прямо на горе.  Дома, лестницы, ступеньки, по которым не только спускаются, но и поднимаются с покупками… Улицы по наклонной плоскости – это норма в Хайфе, в Цфате и в нашем городе на самом севере Израиля.

Первое время я работала в клубе, здание которого  напоминало Дворец пионеров. Учительницей музыки, как и в прежней жизни, я шла пешком через весь город с завитыми локонами и с тяжелейшим электрическим пианино в специальной сумке.

 Чтобы идти на каблучках, даже невысоких, через весь город в жару, нужно настроиться морально. Так же, как люди – моржи прыгают в ледяную воду, так и я настраивала себя на испытание, с которым годы справлялась, пока  была элегантной женщиной. Но в городе на горе, где дома каким – то образом крепились к скалам и не падали, а лестницы и ступеньки без конца спускались и поднимались, моя элегантность начала таять и исчезать.

Однажды, уже на обратном пути с работы, я почувствовала невыносимую боль в отёкших ногах. Я обязана была справиться с ещё несколькими подъемами и спусками, но боль физическая вдруг завопила голосом душевной боли: «Где я? – закричала моя душа. – Почему я должна начинать жизнь с нуля? Мне больно!» Вокруг шли люди, ехали машины, но мне казалось, что я в пустыне.

И вдруг меня услышала Песня, которую я совершенно забыла: «Со мною вот что происходит, ко мне мой лучший друг не ходит.  А ходят в праздной суете разнообразные не те….»

Красные элегантные туфли понимали, что пришло нам время расставаться и навсегда.

Мелкими шажками, на кричащих от боли ногах, я продвигалась в этой пустыне непонимания, и следующая Песня появилась в моём сердце: «Я спросил у ясеня: где моя любимая? Ясень не ответил мне, качая головой…»

Ошеломленная чудом, которое со мной происходило, я уже не плакала от боли в ногах, а спокойно шла по раскаленной улице, зная, что прощаюсь с той элегантной женщиной, которой была до этого дня.

Глава - 4

Дома было неожиданно прохладно, и пол напоминал дно речки.  Я долго сидела босая, с покрасневшими ступнями и смотрела на свои последние в жизни элегантные туфли….

Мне вспоминались коридоры музыкальной школы, где я проходила походкой элегантной женщины. «Всё могут короли!» пела я под ритм моих каблучков,  и заходила в класс, где меня ждали ученики.

Иногда я попадала под дождь, и приходилось перепрыгивать через лужи, прятаться под случайными крышами…. Но элегантность не оставляла меня, даже если мои красные туфли промокали.

Их можно было одеть к любому наряду! У меня было платье бледно болотного цвета, в ещё более бледную рябушку. Совершенно непонятно почему это платье было мне к лицу и замечательно сочеталось с красными туфлями.

И вообще, как они у меня оказались эти туфли? Я помню, что до этих красных туфель, у меня были красные босоножки, которые я носила со всякими сарафанами и модными тогда в нашем южном городе цветными юбками.

Поэтому, когда в маленьком обувном магазине, за оперным театром, я увидела эти югославские красные туфли с пряжкой, обтянутой кожей, без сомнения купила их, хотя дешевыми они не были.

Я не знала тогда, что в этих туфлях приду в день, когда расстанусь навсегда со своей элегантностью.

- Ну что? – спросила я свои туфли, когда ноги мои отдохнули на прохладном каменном полу. – Будем прощаться?

Я спрятала их в ящик дивана, и больше никогда не одевала.

Самые дешевые кроссовки сняли с меня проблему передвижения.

Я перестала думать о том, как я выгляжу! Любого фасона брюки подходили к самым дешевым кроссовкам, и я ушла из жизни, в которой была элегантной женщиной….

Сандалии и ботиночки, облегали мои уставшие от жизни ноги, я набрасывала на себя ткани, которые превращались в просторные одежды и не мешали моему телу навязчивой преданностью.

Всё стало легко и просто. Я забыла о себе и стала думать о других.

Полные залы зрителей собирались, чтобы послушать мои песни, спектакли, которые я сочиняла на новом языке уже в новой для меня жизни.  Концертная одежда и обувь были простыми и удобными.

Оказалось, что без элегантности можно жить. Я научилась водить машину, и в кроссовках было удобно нажимать на педали. Течение времени влекло меня вперед! Темп жизни забрал мою элегантность, которая мешала мне двигаться  и продвигаться….

И только, когда я встречаюсь со своими старыми друзьями, вспоминаю, что когда – то  была элегантной женщиной. А друзья мои вслушиваются в интонации моего голоса и успокаиваются: «Ты всё та же!» – говорят они мне.

Наверное, они правы. Я всё та же, только нет моих красных туфель, с обтянутой кожей пряжкой на небольшом каблучке. Это были красивые туфли. Но как же больно было в них ходить!

Знакомство с Гневом

- Давай поговорим! – Предложила я ему по телефону, и удивилась, когда он согласился уделить мне время.

Его жилище было вполне нормальным, да и сам он выглядел интеллигентным и неглупым. Я всегда считала, что Гнев  нервный, истеричный, озлобленный, всклоченный…. Ничего подобного! Серьёзный и внимательный, но не понятно было, он хочет беседовать со мной, или нет.  

- Почему тебя зовут Гнев? Кто дал тебе это имя? – мы сидели в креслах друг напротив друга. Торшер создавал атмосферу уюта.  «В доме Гнева уютно… - подумала я – Как странно!»

Он улыбнулся и попробовал отшутиться:

- Ну, есть же имена: Лев, Остромир, Всемил, Роман, Валериан…. Каждое имя что – то означает.

- Я не знала, что Гнев может шутить – растерялась я

- Гнев никто не знает, и знать не хотят – серьёзно ответил он. – Если ты спрашиваешь о значении моего имени, то в буквах его есть код – объяснение.

- … Гордость, ненависть, возмущение? –  Предположила я.

- Вот именно! – Согласился Гнев

Он, конечно, не выглядел скромным,  тихим и застенчивым, но высокомерности и агрессивности, свойственной Гневу в нём не было.

- Люди боятся Гнева, как огня – начала я нашу беседу.

- И ты боишься? – спросил он.

- У меня уже есть достаточно жизненного опыта, и я понимаю, что Доброта часто  приводит людей совсем не туда, где они рассчитывали оказаться….  Добренькие люди – самые опасные!

- Жаль, что многие понимают это слишком поздно… - грустно ответил Гнев.

- Но почему именно Гнев пробуждает в нас желание не сдаваться? – я начала свои вопросы, ради которых пришла в дом Гнева. – Сердитый человек не воспринимается, не нравится.

- Совершенно верно! Никому не нравится, когда ему указывают на границы его поступков и поведения. Любовь и Доброта уничтожают границы.

- Любовь и Доброта безграничны! – Согласилась я. -  Они позволяют человеку быть безгранично счастливым.

- И это гнусная Ложь! Иллюзия!!! Счастье и Доброта имеют своё начало и конец. И мы все это прекрасно знаем. Самое главное, что я напоминаю людям – это то, что на Счастье и на Доброту в этом мире не стоит надеяться! – Он страстно произносил формулы, которые веками скрывали от нас.

- Мама и папа, которые ждут рождения своего ребенка, могут ли они планировать в своем отношении к малышу Гнев? Они читают книги о том, как любить малыша… - осторожно начала я свои вопросы.

- Любовь к ребенку необходима, как воздух. Но, если родители будущего ребенка будут гневно ненавидеть Безделье, Подлость, Ложь, то ребенок будет с первых дней ощущать границы в этом новом для него мире.

- Ребенок, которого безгранично любят, беспрепятственно  переходит границы? – удивилась я.

- Конечно! Ребёнок пробует – нет границы между дозволенным и недозволенным, и он идёт к порокам, которые его погубят.

- И только Гнев ставит границы? – спросила я. - Может быть, не пугать ребенка Гневом, а по–доброму объяснить, побеседовать….

- Можно и побеседовать. Но за спиной доброй Беседы, должен стоять Гнев.

- Есть люди, не воспринимающие Гнев. Они сразу же закрываются в себе. Гнев слишком прямолинеен, а мы воспринимаем только косвенное воздействие на себя.

- Гнев ставит границы Правды. Если этих границ нет, то ребёнок в этой жизни беззащитен.

- Все хотят быть приятными, симпатичными людьми. Сердитый человек отталкивает от себя – он читал мои мысли.

И вдруг он спросил:

- Почему ты не разлюбила своего отца? Он же гневался на тебя!

- Я слышала, что за его Гневом, требования ко мне.

- Намного позже, ты узнаешь, что требования взрослого человека – это условие развития ребенка. Нет требований – нет развития!

- Да, ты прав – сказала я Гневу – Это намного позже я пойму, что гневаясь, мой отец требовал, чтобы я становилась сильным человеком, а не сворачивала на всякие соблазнительные, но лживые тропинки.

- Сегодня родителям запрещено гневаться, и поэтому дети не знают границ в своём поведении. К ним не предъявляются требования, и многие не знают, что остановились в своём развитии. Часто мы встречаем девушку или юношу, которые ведут себя, как младенцы.

- В мои времена, родители имели поддержку.

- Какую поддержку? – удивился Гнев, тому, что он что – то не знал.

- Книги, фильмы…. Герои в жизни и на страницах прочитанного, увиденного помогали взрослым людям. Сегодня мусор телевидения заходит в дома и формирует мозг ребенка. Родители беспомощны.

- Тот, кто расстался с Правдой, всегда беспомощен! – уверенно сказал Гнев

- Как ты скажешь ребенку, что всё, что его окружает Ложь? Это мы можем отличить правильное от неправильного, а ребенок не способен на серьёзный анализ и выводы – пыталась я объяснить Гневу

- Почему – то сегодняшние родители решили, что только Арина Родионовна имела право на рассказывание дивных сказок  –  ехидно сказал Гнев.

- Конкурировать с современной средой? Не каждому дан талант рассказчика!

- Гнев против Лжи! Гнев будит желание донести до ребенка огонь Правды, будит талант в родителе.

Я согласилась с Гневом. Взрослые люди могут тщательно готовиться к предстоящей поездке, к приёму гостей и т.д., а к беседе со своим ребенком, к общению с ним не считают нужным подобрать материал, попридумывать, найти что – то интересное.

- Сегодня изобретено много законов, обвиняющих  нас в Гневе. Общество настаивает на том, чтобы мы  обходились без гневных реакций в поведении – мне было интересно услышать мнение самого Гнева.

- Людей насильно заставляют быть фальшиво милыми, в то время, когда растёт преступность, хамство, лживость на всех уровнях.

- Что ты предлагаешь? – спросила я

- Я? Почему я должен что – то кому  - то предлагать? – Гнев вытаращил на меня глаза.

- Но ты всегда был в системе воспитания! – настаивала я.

- Меня запретили!

Я вспомнила фильм по роману Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы», где в самом начале мальчик, один из героев фильма, говорит своей сестренке: «Не говори на улице по – французски!»  Это было опасно в России говорить на иностранном языке. Главная героиня фильма, до старости, только во сне разговаривала  на французском языке, который знала с детства.

- Правильно! – согласился со мной Гнев – в наше время, по этой же причине, многие только во сне будут играть на скрипке, рисовать, танцевать....

Всё больше и больше принято ничего не делать. Сидеть часами вокруг стола с обильной едой и ничего не делать!

- Слово Правды нельзя сказать! – воскликнул Гнев – Это неприлично! Сколько детей превратилось в инфантильных и не к чему непригодных людей, только потому ,что их воспитывали добренькие родители и родительницы!

Мне было грустно, но я всё – таки сказала то, что думала:

- Гнев не воспринимается из – за отсутствия культуры в его поведении….

- Иногда, когда речь идет о спасении человека, культура поведения не самое важное… – сказал Гнев не гневно.

Искренность не в моде. Даже если у власти находится человек прогрессивный, всякие ползуны и лизуны, гипнотизируют своей лестью его так, что он делает то, за что ему платят зарплату.

- То есть проститутка? – не выбирая слов, сказал Гнев. – Тот, кто не помнит о своём предназначении в этом мире, а работает только за деньги – этот человек становится обслуживающим персоналом клиентов.  Все области развития человека чахнут от лицемерия. А лгать и изворачиваться обязаны те, кто хочет, чтобы ему платили!  Все знают Правду! – Гнев не сомневался в своих словах – Но меня, как форму поведения запретили.

- И это, по – твоему плохо?

- Мне не плохо. Я устал! Буду со стороны смотреть, как Ложь празднует свою победу. Общество изменилось, пора меняться и мне.

Гнев проводил меня до ворот.  Темнота опускалась на крыши домов.

- Отдыхай, Гнев! Ты действительно устал  – сказала я.

- Да, вот только полью цветы в саду….

Уже на другой стороне шоссе я оглянулась на дом Гнева. Худой и высокий пожилой человек, который когда – то был Гневом, сегодня напоминал состарившегося Дон  Кихота.

А может это любовь?

Сорок два года вместе….  Это уже становится интересно! Брак не по любви, и столько лет.

Ты никогда меня не любил,  поэтому никогда не сказал: «Я тебя люблю». И я тебя никогда не любила. Но мы уважали друг друга. Ты меня уважал за то, что я умела играть на пианино,  а я тебя за то, что ты серьёзный человек.

Ты не любил, как я играю на пианино, но уважал за то, что я умею играть.

За кулинарные успехи ты меня никогда не хвалил, но и не ругал, потому что я тебя ни разу не отравила. Потому что готовлю еду каждый день. Даже то, что не портится не оставляю на второй день.  И тебя всегда ждала трапеза,  после тяжелого дня.

 Я не любила тебя, у меня никогда не кружилась голова в твоем присутствии,  но я считала, что если человек возвращается с работы, то нужно подать ему, полотенце, спросить как он себя чувствует, сидеть напротив него, когда он кушает и слушает мои новости.

Но ты никогда не рассказывал новости свои. Ты врач. И даже если у тебя на приеме была моя подруга, ты никогда мне не рассказывал об этом.

Мы прошли студенческие годы,  сдавали экзамены. Ничем и никогда не баловали друг друга. Только один раз, после того как мы разошлись, а потом через год решили помириться, пошли с коляской, в которой была восьмимесячная дочка, в ресторан «Россия». Это был весенний день, музыка в просторном зале нового  ресторана и цыпленок табака.

Наша детская любовь выглянула из-под бетонной плиты. Когда-то давно реальность жизни обрушилась на нашу детскую любовь и полностью её придавила. Но тогда в ресторане мы поняли, что она жива, но полностью придавлена бетонной плитой реальности. Ты всегда любил поднимать тяжести.

Мы не чувствовали облегчения, после удачно прошедших экзаменов. Нашими хорошими отметками никто не восторгался, нас не хвалили, за нас не радовались.

 Не сговариваясь, все кто нас окружали, написали сценарий, по которому мы с тобой должны были исполнять роль смешных неудачников. Зрители нашей с тобой жизни уже умирали со смеху. По сценарию мы с тобой были два дурака,  которые сами не знают что делают. Все, что происходило между нами, была ошибка, так было написано в сценарии не нашем.

 А свой сценарий мы не писали. У нас не было времени и денег позволить себе писать сценарий. Мы были очень разными. Никаких прогулок под Луной. Но каждый из нас жил интересной жизнью.

Понимая, что не вписываемся в сценарий тех, кто был рядом с нами, мы были в растерянности. Шли своей дорогой, всегда молча, или полушепотом обсуждая детали новых идей и планов. Жизнь наша была неудачной – так было написано в сценарии не нашем.

Сына мы решили родить не в снегах и холодных ветрах, а на юге. Цветущий город и изобилие фруктов подошли нам. Свили гнездо и появились наши дети. У неудачников родились прекрасные дети – умные,  спокойные,  а позже образованные и интеллигентные люди. Как-то так само получилось, что у неудачников выросли удачные дети. И наши дети тоже создали семьи, и привели в наш дом своих избранников. И родились у нас внуки. Сегодня и они уже взрослые.

Сорок два года назад,ты в день свадьбы зашел за мной по пути в загс и принес огромный букет необыкновенно красивых гладиолусов. И одет ты был, как жених.  Тебе было 19, а мне 18 лет. Это было смешно, но не весело. С этим не весельем мы познакомились в первый год нашей совместной жизни.

А сегодня, спустя 42 года, нам не смешно, а весело. Это уже становится интересно. Брак не по любви, и столько лет!!! А может это любовь?

Ты в лесу нахалов,

Каждый нахал – пень.

Срубленное дерево,

Вспомнить ему лень.

Только ворчит по-старчески:

«Плохо, всё плохо мне...»

И юность свою цветущую

Не видит даже во сне.

А я тормошу его: «Вспомни!

Почему же ты , пень, молчишь?»

Он смотрит невидящим взглядом:

«Зачем ты с пнём говоришь?

Иди по делам, их много -

Вокруг тебя жизнь кипит...»

И пень этот, пень-колода,

Не трогать его велит.

Пожалуй, что бесполезно-

Не вижу надежды ростков.

Лес мрачный вокруг, и тайны

Спустился тяжёлый покров.

Сатана, как всегда, смеётся,

Открывает скрипучую дверь….

Как обычно, злорадствует гнусно,

И пугает, как лютый зверь.

Так хочу никого не бояться!

Но, как рак,  назад пячусь, иду…

Недоверия горы громоздкие,

Скалы острые там я найду.

Суеверия пляшут от радости:

Ну, конечно, настал их черёд!

Предрассудки, жирные крысы,

Знают глупости все наперёд:

«Мы же вам говорили! Не слушали!

Все погибнем!  Погибнем мы все...»

…Так хочу босиком по травке

Прогуляться по летней росе!

И в просторах цветных весенних

Затеряться – там легче дышать!

Мы под дождиком возраст забудем,

Нас никто там не сможет узнать.

И любовь нарисуем в картине,

Из цветов - волшебный ковёр!

Позабудем болезни и горести,

Наши споры и глупость ссор,

Их оставим в далёком прошлом,

Словно осень сожжёт листву…

Музыкантов со всей планеты

И друзей я своих  позову!

А глупец пусть закроет двери

На замки. Не поверит нам он:

«Что смеётесь, господа наивные?

Ваша радость всего лишь сон…»

Мы не будем секреты каждому

Или тайны свои раскрывать-

Нашу музыку, наши призвания,

Не дано очень многим понять.

Я играла Шопена

Я играла Шопена.

Это сон или явь?

Слов изящных аккорды,

Аромат тихих трав.

Я играла про счастье -

Только чье? Только где?

По песку я ступала,

По хрустальной воде.

Нитка жемчуга, кольца...

Быстрый взгляд и роман.

Он удушлив и липок,

Как всякий обман.

А потом было тихо

В этом шуме людском.

А потом было горько,

Но это потом.

Я играла про счастье,

Б люз меня  обожал.

Он повел меня в танце,

Он тебе подрожал.

А потом было просто-

Воровство или грех,

Или злобный и грубый

Этот плач или смех.

А потом было страшно.

Вой шакалов в лесу...

И опять всех оставив,

Осторожно несу

Свои песни, укутав

В тишину из цветов,

Ухожу, отдаляюсь

От беды и от снов,

От убогих и злых,

От скупых и тупых.

Но куда я иду?

И куда и приду?...

В этот блюз из рассветов,

В этот вальс из цветов,

В это утро туманное,

Мир мелодий и снов.

В Ненависти утонуть можно

Не от большого, конечно, ума...

Не помогут награды, заслуги,

И мудрости в книжных томах.

В Ненависти пропадают многие-

Из трясины скулят голоса

Ворчливые, вечно злые,

Жизнь их  - мрачная полоса.

«Какие ещё там цветочки?

Кому это нужно всё?» -

Красоту называют глупостью,

И всё что она несёт.

Настроение, шутки и музыку

Ненавидят, из болота следят,

Теряют настрой свой струны,

Мелодии грустно молчат...

Кого-то, сердясь, обвиняют,

И слушать стихи не хотят-

В Ненависти утонули многие,

И топят нас, словно котят.

А я отшвырну их взглядом,

Отброшу штору в пыли!

Ненависти болото

Останется где-то вдали.

На самом краю горизонта

Увижу себя и друзей,

Подхватим любимую музыку,

Песню планеты всей!

Настроим свои гитары,

Рюкзаки и чай у костра...

А где-то в болоте Ненависть,

И боль от неё тупа.

На горизонте Зимнего океана,

Словно бусинки - корабли...

Это годы  непрожитой жизни

Проплывают давно и вдали.

В синей дымке корабли разрубают

Лёд реальности. Океан молчит.

Знаки-точки - азбука Морзе...

Кто-то тихо со мной говорит.

Из непрожитой мною жизни,

Я узнаю, кем ты там был,

С кем дружил, что читал, о чём думал,

И кого  когда-то любил.

Корабли - эти годы из прошлого,

Проплывут, и настанет рассвет...

Напишу в этих строчках: «Спасибо!»

Из далеких непрожитых лет.

Ох, как здорово,  что я нигде –

Ещё не там и уже не здесь…

Где хочу, там могу гулять,

На скамейке могу присесть.

Ох, как здорово не должна ничего -

Это молодость в долгах, как в шелках.

А оркестры пусть замолчат,

Не нуждаюсь даже в друзьях.

А они стоят у двери,

Но открыть никому не могу –

Будто жизнь превратилась в страну,

В ней себе я сама помогу.

По лужайкам лесным пройду,

Дождь - награда, аромат листвы.

Отдохну от мирской суеты,

От людской искаженной молвы.

30.10.10

Тупость

Она сидела за письменным столом, в очень тесной квартире. Вокруг было много ненужного, а на книжных полках стояли стройными рядами книги, написанные руководителями государств и партий.

Я чувствовала себя не в своей тарелке, и яркий мой шарф хрипло прошептал :

- Пошли домой. Тут безнадёга….

Тупость не замечала нас, и мой яркий шарф, вдруг, поблек, а я почувствовала свинцовую усталость.

- Привет! – фальшиво взвизгнула я, как можно непринужденнее.

Тупо уставившись на меня, она не произносила ни слова.

- Ты, как будто не помнишь меня…? – спросила я уже своим голосом.

- Чего тебе надо? – она стала ещё отёчнее, чем была раньше.

- Ты по-прежнему зла на меня? – я уже пожалела, что пришла к ней.

- Не задавай глупых вопросов! – отрезала она

А я так люблю задавать вопросы!  Мне везёт, очень часто мои вопросы слышат добрые и умные люди. А потом сами что – то спрашивают, не потому что глупы, а просто хотят узнать моё мнение.

Мой шарф обиделся, надулся и стал меня душить. Я спрятала его в сумку, но он дерзко выглядывал, и я боялась, что её величество Тупость ещё больше рассердится.

- Как ты решилась придти ко мне? – свирепый взгляд обдал меня могильным холодом

- Обычно меня не спрашивают, зачем я пришла. Просто, поболтать…  поговорить - пролепетала я.

- О чём с тобой говорить? Ты невежественна!

Я вытащила из сумки свой шарф и демонстративно одела его на шею – к нему вернулась его смелость красок.

- Ты читаешь не те книги! Болтаешь всё, что тебе придёт в голову! - Тупость принялась за своё.

- А ты читаешь те книги, которые нужно читать, говоришь всё обдуманно, а всё равно остаёшься Тупостью – я ей это уже говорила.

- Зачем ты пришла? – заорала она

- Узнать, как это ты не умнеешь с годами. Когда ты была молодой, я надеялась, что тупость твоя пройдёт. Но ты по-прежнему тупа, как пробка.

Мой шарф прыгнул через моё плечо и ласково погладил меня по щеке. Он был моей единственной поддержкой в этой душной комнате, где жила Тупость.

Мы смотрели друг на друга, и она даже не понимала, что  нужно предложить гостье стул.

- Что ты пишешь? – спросила я.

- Конспектирую – голос её помягчел, но я знала, что временно.

- Политикой ты, конечно, не интересуешься? – спросила она так грубо, что мой шарф опять почувствовал себя лишним.

- Ты не думаешь об истории человечества! – продолжала греметь своим голосом Тупость

- Я живу в истории искусств – это тоже история человечества.

- История человечества – это политика!

- Ты не обижайся – сказала я Тупости – но, если женщина начинает интересоваться политикой,  то она теряет свои самые прелестные качества.

Тупость с презрением посмотрела на мой яркий шарф, и спросила:

- Что ты хочешь от меня?

- Я хочу пригласить тебя в гости. Закрой свои «умные»  книги, и я покажу тебе другой мир.

- Какой ещё мир?

- Мир цветов.

- Ради цветов ты меня хочешь оторвать от важной работы? – лицо её исказилось.

- Ради весны! Одевайся и выходи вместе со мной! – Смело сказала ей я - И открой окна – здесь же нечем дышать! – я видела, что она устала от одиночества, и совсем не против, чтобы я взяла её из этого могильного холода, в который она себя погрузила.

- В мире творятся страшные вещи, а ты даже не знаешь имён правителей! – сказала она мне в машине, застёгивая плащ болотного цвета.

- А зачем мне знать имена правителей, которые творят страшные вещи в мире? Я знаю имена мудрецов - тех, кто оставил нам сокровища, согревающие сердце и душу – мой цветной шарф беспечно развевался от ветра из окна.

- Зачем я только согласилась поехать с тобой?

- Ты не пожалеешь! -  сказала я Тупости, но не была уверена в своих словах.

Весна около моего дома привела её в замешательство. Она смотрела на цветущие деревья и на красочность сада с нескрываемой досадой:

- У меня аллергия на цветы! – соврала она. И это  уже был прогресс – когда - то она лгала, что видела цветы получше, и мои цветы всегда обижаются на тупые слова. 

- Я не задержу тебя – сказала я,  и пригласила её в маленькую комнату, где кроме моего пианино был ещё старый,  но вполне приличный диван.

Мой яркий шарф остался на стуле в саду, он любил там подремать.

Тупость села на мой старый диван и он недовольно заскрипел:

- Ты будешь мне играть какую – то романтическую дребедень?

Весь ужас заключался в том, что она получила образование и знала всё на свете. Причём знала точно. Но знать всё точно – это ещё не значит понимать….

Сарабанда Корелли зазвучала из-под моих пальцев. Она, эта музыка была настолько прекрасна,  что тот, кто её хотя бы раз в жизни услышал, превращался в вечно  счастливого человека.

- Не то ты играешь! – сказала Тупость.  И не было мне понятно, она говорит правду или нет. Вполне возможно, что музыка ей понравилась, но её тупой характер никогда не позволял ей согреть кого – то добрым словом.

Сарабанда раскланялась и ушла....

- Когда – то давно у меня был друг – начала я свой рассказ. – И он шёл своей дорогой в жизни, изучая всё, что требовала его карьера. Иногда он писал письма, в которые вкладывал высокомерные слова, и я отвечала, стараясь напомнить ему, что мы - друзья.

Но высокомерные слова всё больше и больше загружали его жизнь. А потом,  эти высокомерные слова превратились в камни засыпали наши отношения.

- А какие слова ты считаешь не высокомерными? – вдруг спросила Тупость

- Слова из сердца – ответила я ей.

- А если сердце молчит? – Тупость была искренней

- Тогда надо слушать Сарабанду Корелли. Она будит бездушных....  Смотреть на цветы, выращивать их.

Тупость сняла свой болотный плащ, и вышла в сад. После холодных дождей ей хотелось погреться на солнышке.

- Я всегда хотела других учить жить – сказала она без гордости.

Она учила людей, унижая их, оскорбляя и уничтожая. Своими тупыми методами она погубила очень многих.

- А ты не заметила, что без  тупых советов люди живут, рожают детей.

- Но они не умеют их воспитывать! – завопила она, и я поняла, что наступила на болевую точку Тупости. – Я их учу, учу, а толку никакого!!!

- Дети иногда не поддаются воспитанию…. Или не нуждаются в воспитании. Я вообще считаю, что дети развиваются в соответствии со своей природой. – Попыталась я сказать ей своё мнение.

- Вот! Я же знала, что ты останешься невежественной навсегда. Почему ты не читаешь книг по педагогике? – завопила Тупость

- Книги по педагогике устаревают в тот момент, когда их начинают писать. Нет законов, правил, методов, по которым можно советовать воспитывать детей.

- Я воспитала своих детей хорошо!!! –  Тупость всегда хвалится.

 - Это парадокс, но совсем нередко у тупых родителей вырастают изумительные дети – симпатичные, тонкие, умные люди. Как у пьяниц родителей, очень часто дети не берут рюмку в руки.  

- А ты воспитала своих детей хорошо? – Тупость никогда не сдаётся. Она всегда сапогом лезет в душу.

- Мои дети не нуждаются в моём воспитании…. Жизнь их учит лучше меня.

- Потому что ты не авторитет для своих детей! – она была довольна,  мне нечего ей было сказать.  Мои дети и внуки действительно самостоятельные люди….

- Что – то мне не нравится в твоём доме? – она огляделась вокруг.

Я знала, что она ищет: книги, написанные политиками. Эти книги она обожала! Там было много тупости, которой она питалась. Её не смущало, что политики исчезали, пропадали в дебрях времени.... Она  обожала политику, и даже музыкантов и художников разделяла по принадлежности к тому или иному политическому строю.

Она ненавидела Искренность и Непосредственность, не верила в них.

- Странно, что мы обе женского рода, а так не понимаем друг друга! – сказала я ей на прощанье.

Она рассказала об успехах своей дочери. Её дочь звали Пакостью.

Мама Тупость вдохновляла дочь Пакость на самые разные поступки.

Я отвезла её домой. Мой яркий шарф меня не понял:

- Зачем тебе эта Тупость? – спросил он меня на обратном пути.

И я удивилась его способности влиять на моё серое настроение.

- Она неисправима…. – грустно сказала я.

Весна была занята своими делами, когда мы вернулись домой. Цветы хохотали вместе с бабочками.

- Мы что не будем шить летний костюм мне в тон? –  спросил мой яркий шарф. Он был прав. Уже давно я собиралась сшить что – то к лету.

Как своё поражение, я вспоминала встречу с Тупостью, и не могла любоваться  жизнью так, как это делали цветы в моём саду.

- Пойдём к старому Пруду -  сказал мой яркий шарф, и прижался к моей шее.

Мы спускались по деревянной лестнице без перил к старому Пруду. Он был  занят - принимал падающую Изумрудную Воду с водопада.

- Привет! – закричал нам Старый Пруд, сквозь шум Изумрудной Воды – Рад вас видеть!

Я хотела спросить у него, почему у меня не сложились отношения с Тупостью, но шум Изумрудной Воды не прекращался, и я просто любовалась их отношениями.

Когда – то старый Пруд обмельчал. Кто – то наверху, перекрыл горную речку, и Изумрудная Вода перестала поступать в старый Пруд. Уж он-то знал хорошо, что такое Тупость! Чуть не погиб от вмешательства Тупости в явления природы.

И вдруг я поняла! Тупость меня пугает тем, что я часть природы. Она учит законы людей, и хочет посадить всех по клеткам. А в природе нет клеток, но есть женщины и мужчины, дети и старики, птицы и животные. В природе есть краски сезона и музыка жизни.

Старый Пруд приготовил для меня траву, чтобы я отдохнула и забыла этот визит к Тупости.

Шумная Изумрудная Вода плюхалась в старый Пруд, а он в восторге ловил её. Они были счастливы!

- Пусть любовь их будет вечной! – подумала я.

Мой яркий шарф валялся рядом со мной на траве, и мы задремали….