Мои красные туфли

Глава -1

Мы продавали то, что нажили. Мебель, посуду покупали люди, причём с удовольствием. Им казалось, что они покупают дёшево, потому что мы уезжали навсегда….

А я гордилась своей способностью продать хоть как – то, что -то и кому – то…. Кастрюли, сковородки, постельное бельё раздавала соседям и рада была, что люди принимали от меня эти подарки. Зачем этим вазочкам и тарелкам менять страну? Они устраивались в новых сервантах и шкафах.

На стены своей квартиры, которые мы обклеили финскими обоями, я не смотрела. Стены смотрели  на меня: «Куда ты уезжаешь? Зачем же ты нас обклеила такими нарядными обоями?» Мне нечего было им ответить.  В углах обои отошли от стен и, как опущенные руки, беспомощно болтались в воздухе.

Я не знала куда еду, и будут ли у меня вообще стены, способные защитить мою семью от невзгод.

Осталось только старенькое пианино, растерянно стоящее посередине уже пустой комнаты.

Мы упаковывали ящики для отправки багажа, в то время, как в нашем городе проходили, так называемые, митинги. На площадях собирались возмущенные люди, а  те, кто проезжали мимо в автобусах и троллейбусах, отворачивались, кутались в воротники курток и плащей, как будто бы знали, что всего через несколько дней эти автобусы и троллейбусы «митингующие» будут останавливать и всех русскоязычных зверски убивать…

Нам было страшно за детей, за стариков. Мы оказались в ловушке – ещё не уехали, и уже не оставались. Мы ничего не обсуждали, ни о чём не спорили. В каких – то европейских городах люди наблюдали события, происходящие в Прибалтике и в Грузии, в Средней Азии или на Украине. Жители этих городов сидели в кафе или дома перед телевизором и смотрели, как мы с узлами побежим из домов.

В девяностых годах, жители европейских городов, думали, что это примитивность провинций, доводит до массовых убийств, резни и террора. Там в кафе или в домах перед телевизором, они обсуждали, спорили, и очень хорошо разбирались в происходящем.

А мы не понимали ничего! Совсем недавно цветущие улицы нашего города, превратились в серые туннели, по которым мы уже не решались проходить. Были, конечно, смельчаки, пробирающиеся сквозь смертельную опасность, чтобы добыть своей семье хлеба или лепешку.

В школе, где учился мой восьмилетний сын, школьников учителя уложили на пол - окна были под постоянным обстрелом. 

Трансляция по телевизору началась только тогда, когда с неба спустился белорусский десант. Прямо на самолетах в центр города солдаты прибывали в наш город, который наполнился танками против разъярённых  убийц, вооруженных самым  разным оружием. Арыки, когда - то освежавшие цветущий город, были полны трупов.

Глава -2

У нас всё – таки приняли багаж. Старенькое пианино, в которое я наспех положила кухонные полотенца, чтобы струны не заржавели, первым покинуло город, охваченный огнем войны.

В последний день нашего отъезда приходили вооруженные люди, и грозно спрашивали, когда мы выметаемся из квартиры.  Мы обещали им выехать утром, но уже ночью тихо вышли из подъезда своего дома и бесшумно исчезли с улицы, которая  прощалась с нами в темноте, шелестя высокими красивыми деревьями.

В аэропорту нас провожали случайные люди, они тоже собирались уезжать. Им было важно убедиться, что таких, как мы и они, много. Это было не реально грустно…. Ты рождаешься, учишься говорить и писать, любить и дружить.  У тебя есть любимые книги и фильмы, певцы и артисты. И вдруг оказывается, что язык, на котором ты писала сочинения в школе, и на котором ты объяснялась в любви, это не твой язык. А фильмы эти лживые, как и их режиссёры, и исполнители…. Война, на которой воевали наши отцы и деды, была совсем не той войной, которую мы видели в кино и читали в воспоминаниях наших отцов и дедов.

Самолет медленно поднимался, и мы пристально смотрели на город – он просыпался ранним утром уже без нас.

Всё происходило, как в кино, которого я ещё не видела.   Совершенно было непонятно, что это за организация, взявшая на себя миссию принять и обустроить миллион беженцев.

 Все говорят, что это американцы дают деньги на приём и устройство беженцев из России. Но, ни с одним американцем мы не встретились в кабинетах, где нам выдавались деньги в чеках, на оплату квартиры, коммунальных услуг, на медицинскую страховку.  Нам доставляли мебель, постельное бельё, документы.

Вся система по приёму беженцев работала точно, как часы.

Язык учили все. Кто – то увлечённо и вдохновенно, кто - то ворчал, кто – то с легкостью, кто –то тяжело и медленно. Даже старики, которым можно было и не учить новый язык, всё равно старательно записывали новые словечки справа налево и учились их произносить.

Нам помогали со всех сторон. С нами терпеливо разговаривали, приглашали в гости. Нас любили!

Я не понимала этого хорошего отношения и подозревала подвох. Но подвоха никакого не было. Нас ждали, как могли, понимали и принимали. И поставили нас всех на ноги. Если вы сейчас поговорите с израильтянами, вы услышите, как они недовольны собой:

«Не умеем мы принимать новых жителей!» - говорят они искренне.

«Почему?» - спрашиваю я.

«Вот такой мы дрянной народ!» - отвечают мне не только взрослые, но и их дети, слыша дома разговоры родителей.

Хвалиться, гордиться в нашей новой стране не принято.

Мы тоже превратились в местных жителей, и никогда не хвалимся и ничем не гордимся.

Просто любим, когда расцветают весной ореховые деревья, когда все птицы мира слетаются к нам на зимовки. Мы заметили, что не стареем в стране, которая нас спасла от гибели. Нет, мы так же как все болеем, но у нас не принято останавливаться, и в открытый университет принимают людей любого возраста.

В первые годы нам не понравилась свобода, которую мы не могли спрятать от своих детей и внуков. Они становились не похожими на нас, не боялись за завтрашний день.

Мы старались им рассказать о трудностях, которые их поджидают, но они уже не понимали нашего языка тревоги и шли своей дорогой в жизни. Наши дети и внуки совершенно не похожи на нас. И только спустя двадцать лет, мы увидим, что они лучше, сильнее и смелее нас.

Жизнь в свободной стране взяла на себя воспитание наших детей и внуков. Мы смотрели на всё происходящее со стороны.

Глава - 3

До приезда в Израиль я была элегантной женщиной. Но очень скоро мне пришлось расстаться со своей элегантностью.

Многие города в Израиле построены прямо на горе.  Дома, лестницы, ступеньки, по которым не только спускаются, но и поднимаются с покупками… Улицы по наклонной плоскости – это норма в Хайфе, в Цфате и в нашем городе на самом севере Израиля.

Первое время я работала в клубе, здание которого  напоминало Дворец пионеров. Учительницей музыки, как и в прежней жизни, я шла пешком через весь город с завитыми локонами и с тяжелейшим электрическим пианино в специальной сумке.

 Чтобы идти на каблучках, даже невысоких, через весь город в жару, нужно настроиться морально. Так же, как люди – моржи прыгают в ледяную воду, так и я настраивала себя на испытание, с которым годы справлялась, пока  была элегантной женщиной. Но в городе на горе, где дома каким – то образом крепились к скалам и не падали, а лестницы и ступеньки без конца спускались и поднимались, моя элегантность начала таять и исчезать.

Однажды, уже на обратном пути с работы, я почувствовала невыносимую боль в отёкших ногах. Я обязана была справиться с ещё несколькими подъемами и спусками, но боль физическая вдруг завопила голосом душевной боли: «Где я? – закричала моя душа. – Почему я должна начинать жизнь с нуля? Мне больно!» Вокруг шли люди, ехали машины, но мне казалось, что я в пустыне.

И вдруг меня услышала Песня, которую я совершенно забыла: «Со мною вот что происходит, ко мне мой лучший друг не ходит.  А ходят в праздной суете разнообразные не те….»

Красные элегантные туфли понимали, что пришло нам время расставаться и навсегда.

Мелкими шажками, на кричащих от боли ногах, я продвигалась в этой пустыне непонимания, и следующая Песня появилась в моём сердце: «Я спросил у ясеня: где моя любимая? Ясень не ответил мне, качая головой…»

Ошеломленная чудом, которое со мной происходило, я уже не плакала от боли в ногах, а спокойно шла по раскаленной улице, зная, что прощаюсь с той элегантной женщиной, которой была до этого дня.

Глава - 4

Дома было неожиданно прохладно, и пол напоминал дно речки.  Я долго сидела босая, с покрасневшими ступнями и смотрела на свои последние в жизни элегантные туфли….

Мне вспоминались коридоры музыкальной школы, где я проходила походкой элегантной женщины. «Всё могут короли!» пела я под ритм моих каблучков,  и заходила в класс, где меня ждали ученики.

Иногда я попадала под дождь, и приходилось перепрыгивать через лужи, прятаться под случайными крышами…. Но элегантность не оставляла меня, даже если мои красные туфли промокали.

Их можно было одеть к любому наряду! У меня было платье бледно болотного цвета, в ещё более бледную рябушку. Совершенно непонятно почему это платье было мне к лицу и замечательно сочеталось с красными туфлями.

И вообще, как они у меня оказались эти туфли? Я помню, что до этих красных туфель, у меня были красные босоножки, которые я носила со всякими сарафанами и модными тогда в нашем южном городе цветными юбками.

Поэтому, когда в маленьком обувном магазине, за оперным театром, я увидела эти югославские красные туфли с пряжкой, обтянутой кожей, без сомнения купила их, хотя дешевыми они не были.

Я не знала тогда, что в этих туфлях приду в день, когда расстанусь навсегда со своей элегантностью.

- Ну что? – спросила я свои туфли, когда ноги мои отдохнули на прохладном каменном полу. – Будем прощаться?

Я спрятала их в ящик дивана, и больше никогда не одевала.

Самые дешевые кроссовки сняли с меня проблему передвижения.

Я перестала думать о том, как я выгляжу! Любого фасона брюки подходили к самым дешевым кроссовкам, и я ушла из жизни, в которой была элегантной женщиной….

Сандалии и ботиночки, облегали мои уставшие от жизни ноги, я набрасывала на себя ткани, которые превращались в просторные одежды и не мешали моему телу навязчивой преданностью.

Всё стало легко и просто. Я забыла о себе и стала думать о других.

Полные залы зрителей собирались, чтобы послушать мои песни, спектакли, которые я сочиняла на новом языке уже в новой для меня жизни.  Концертная одежда и обувь были простыми и удобными.

Оказалось, что без элегантности можно жить. Я научилась водить машину, и в кроссовках было удобно нажимать на педали. Течение времени влекло меня вперед! Темп жизни забрал мою элегантность, которая мешала мне двигаться  и продвигаться….

И только, когда я встречаюсь со своими старыми друзьями, вспоминаю, что когда – то  была элегантной женщиной. А друзья мои вслушиваются в интонации моего голоса и успокаиваются: «Ты всё та же!» – говорят они мне.

Наверное, они правы. Я всё та же, только нет моих красных туфель, с обтянутой кожей пряжкой на небольшом каблучке. Это были красивые туфли. Но как же больно было в них ходить!