09.04.2012

Рождение способностей

Рождение способностей
Глава 1
Вступительные экзамены, отборочные конкурсы, мнения авторитетных специалистов…. Зачем всё это? Как много ошибок совершают эти, так называемые профессора,  принимая на вступительных экзаменах  того, кто потом оказывается бездарью, но, в то же время, могут отправить на улицу талант и даже гения.

Мы помним множество примеров со знаменитыми актёрами и режиссерами, с учеными и композиторами, рассказывающими о тот, как поступали они в учебное заведение не с первого, а иногда с пятого или с десятого  раза.
А если упразднить все эти институты и университеты,  жюри и комиссии, люди перестанут учиться? Если вдруг или постепенно прекратятся экзамены, и исчезнет вся система заставляющая готовиться к конкурсам и зачетам, к контрольным и курсовым работам,  что будет?
Мне лично эти все системы обучения не мешают. Я их все прошла и, можно сказать, с честью – получила всякие дипломы, аттестаты, премии и грамоты. Но не об этом речь - не о нужных бумажках, без которых нельзя построить свою профессиональную жизнь в наше время.
Хочу поговорить о  развитии человеческих способностей.
Почему во все времена, до того  как были созданы обучающие системы образования, люди рисовали, шили одежду, создавали скульптуры, чертежи будущих автомобилей и самолетов, придумывали шахматы и музыкальные инструменты, пекли хлеб и выращивали фруктовые деревья?
Кто – придумал первый парус? Кто изобрел иголку с ниткой, чтобы сшить этот первый парус?  Все эти открытия были совершены не в стенах учебных учреждений.
Кто изобрел первый зонтик? Кто смастерил первый стол, стул, кресло качалку? Кто – то придумал скалку, а кто –то рамку для своего рисунка….
Тайны мастерства передавались из поколения в поколение, от учителя к ученику, принимались  от друга и от случайного знакомого.
И всем этим процессом руководил только Бог!
 Он посылал человеку страдания, ситуации из которых необходимо было выйти победителем. И вот в этой борьбе за жизнь появлялась окрыляющая смелость – лишь она была и остается двигателем развития человеческих способностей.


Глава 2
                                 
В десятом  выпускном классе, была у меня подружка Люська. Одна единственная, с которой можно было посмеяться, пошутить, хотя мне в тот период жизни было не до шуток.
По семейным обстоятельствам, меня, можно сказать насильно, перевели в другую школу - принято было учиться по месту жительства. Пришлось начинать новую страницу в жизни.
Мы получили  трехкомнатную квартиру на шестом этаже многоэтажного дома с лифтом в другом конце города. Теперь до центра можно было добраться быстрее -  я готовилась поступать в высшее учебное заведение, и всё подчинялось этой цели. Необходимым условием стало расставание с бывшими друзьями, с детством нужно было покончить раз и навсегда.
Нельзя было оставаться на той уютной зеленой улице всю жизнь. На новом месте не хватало старых друзей, незабываемых школьных вечеров, создателями которых были мы сами. Деревья на этой зеленой улице слушали наши песни под гитару, стихи, объяснения в любви.  
В новом классе было страшно….   Я впервые встретилась с бандитами и шпаной. Они вместе находились в своей тупости и демонстрировали превосходство в виде антисемитских хамских шуточек. Липкий страх появился в сердце и сковал желание жить.
Единственная девчонка, Люська,  делила со мной серую и скользкую  обыденность школьной жизни в этой новой школе. Она копировала всех, давала смешные прозвища и умела разыгрывать.
- Иду я вчера по коридору школы – серьёзным тоном начинала Люська – и встречаю, кого бы ты думала?
- Кого? – покупалась я на её совершенно нормальное начало рассказа.
- Директора. – Глаза её округлялись.
- И что? – прерывала я уже затянувшуюся артистическую  паузу.
- Что – что? – Люська застывала и превращалась вся в вопросительный знак. – Кинулся мне на грудь и плачет: «Прости, говорит, Люся, что задачки по математике были такими трудными на экзамене. Больше, говорит, такого не повторится!»
Хохотала я до слёз, потому что здоровенная туша директора могла согнуться до Люськиной груди с большим трудом. Да и то место, которое Люська гордо называла грудью, было совершенно плоским, но она выпячивала колесом эту, так называемую грудь и в пантомиме показывала, как она гладит по лысой голове директора и прощает его.
Маленькие прыщики и угорьки покрывали Люськины щеки, но ей это не мешало, и  совершенно не портили белобрысую смешную девчонку, с которой мы решали длиннющие задания и примеры по алгебре. У неё были явные способности к математике и талант ко всему серьёзному относиться несерьёзно.
Домой ко мне она не приходила никогда. Я редко кого приглашала. А точнее сказать: никогда. У нас был дом не очень то радушный. Напряжёнка в отношениях с родителями, и веселиться в нашем доме не хотели и не могли.
Не было у моих родителей друзей, соседи остались где – то  в прошлых довоенных коммунальных квартирах, радость погибла на войне, ушли в пропасть ужаса все дедушки и бабушки, тети и дяди, а мои родители остались на острове своего горя.
 Но была у них одна, очень серьёзная проблема – это я. Раскачивая своим подростковым поведением этот остров горя, я постоянно подвергала их опасности.
Изо всех сил я старалась им не мешать находиться в гулкой пустоте новой квартиры и выскальзывала из гнетущей атмосферы, накрываясь плащом Лжи:
- Ты куда опять? – спрашивала мама и смотрела на меня своим знаменитым строгим взглядом.
Она всегда считала, что дети должны бояться взгляда родителей.  Но никакая строгость не способна была справиться с моим независимым характером.
- К Люське – всегда отвечала я. Даже если шла на свидание с молодым человеком. Океан чувств всегда ждал меня под окном.
На свидание со своей первой Любовью я ходила редко, а чаще, действительно бывала в доме этой единственной, в тот год, моей подружки Люськи. Мы вместе справлялись с сочинениями и контурными картами, а в смежной комнате её мама, профессиональная портниха, кроила на заказ платья и блузки, юбочки и жакеты, и бурчала себе под нос, но довольно громко, так, чтобы было её слышно:
- Ходют тут дармоеды! За чужой счёт каждый норовит поживиться. Пашешь, пашешь, а они тут, как тут. Здрасьте, пожалуйста!
Только потому что было не понятно к кому она обращается, я не реагировала, но часто хотелось встать и уйти. Люська показывала мне знаками не обращать внимания на это оскорбляющее ворчание, и я оставалась, хотя не уверена была, что поступаю правильно.
Боковым зрением я видела, как Люськина мама отпаривает утюгом каждый простроченный шов изделия. На плечиках висели готовые вещи, сшитые ею, и это вызывало моё восхищение.
Однажды, я не смогла удержаться и подошла к ней. Молча смотрела, как она тяжелыми черными ножницами кроит плотный материал, уверенно делает свое дело.
- Здорово у Вас получается! – восхищенно проговорила я
И почему – то  не обратила  я внимание, на то, что она мне не ответила….
- А Вы всем шьёте? – продолжала я
- Всем – неохотно  буркнула она.
Меленькие кудряшки химической завивки неряшливо падали ей на глаза, и она сердито их отбрасывала. На выцветшее платье был надет старенький застиранный на животе фартук.
Почему я игнорировала её, мягко скажем, неприветливость и пыталась пообщаться с ней?
По очень простой причине: особый вид поведения, грубо – агрессивный, был свойственен и характерен во времена, которые я описываю. Иногда эта грубость  выруливала на какую – то фольклорную колоритность, а иногда и в скандал с мордобоем. Но я по наивности или по глупости решила, что имею право на диалог с этой сердитой женщиной.
- А маме моей Вы можете что - нибудь пошить? – спросила я и испугалась.  Она явно терпела моё присутствие, но устало ответила:
- Могу – и бросила на меня взгляд полный презрения.
По инерции я торопливо  выясняла, когда придти, какую ткань купить и сколько.
С большим трудом она выдавливала из себя ответы на мои вопросы, и я очень униженная, уменьшенная до невидимого размера вернулась к Люське, которая старательно перекатывала написанное мною для неё сочинение.
 Глава 3                                                         ****
Дома с порога  сбивчиво объяснила маме, что я обо всем договорилась:
- Завтра мы сначала купим ткань, а потом к четырем, после обеда, пойдём к Люськиной маме – она портниха и согласилась сшить тебе что – то к празднику.
Уверенность моя была настолько очевидна и убедительна, что мама, посомневавшись, всё - таки согласилась на этот поход в магазин «Ткани», а потом к портнихе.
На центральных улицах Парижа, Праги и Лондона, в лучших торговых центрах мира совсем не просто выбрать себе наряд, подходящий по размеру, цвету, фасону и цене.
Мы же жили в такой стране и в такое время, когда полки магазинов продовольственных и промтоварных были пусты. От безысходности я унижалась перед этой, извините за выражение, портнихой, и от бедности и нужды мама согласилась пойти неизвестно к кому, в надежде, что удастся что – то сшить из одежды.
Я помню эту репсовую ткань, бежевую с красивыми бордо – коричневыми малюсенькими цветочками. Долго мы выбирали, продумывали фасон будущего наряда, и, в конце концов, вышли из магазина с бумажным свертком в руках.
Постучали в знакомую мне дверь…. После обеда Люська и её мама всегда были дома. Созваниваться было не принято, потому что телефоны имели только  большие начальники по большому блату, да и время встречи было оговорено.
Ещё раз постучали. Никто не отвечал.
- Странно…. – растерялась я. – Мы договорились на сегодня.
- Подождём – сказала мама, и мы вышли на улицу.
Привыкшие терпеливо ждать в длинных и тугих очередях, бывших для нас привычным делом,  мы уселись на скамейку около подъезда и час или больше надеялись, что Люскина мама придёт, и мы обо всем договоримся.
Она действительно пришла.  Но не обратила на нас никакого внимания. Не ответила на моё «Здравствуйте!»  Прошла, как мимо пустого места.
- Что такое? – встревожилась я.
-Давай попробуем поговорить с ней – попросила я, но мама, казалось, поняла больше меня.
- Не надо, доченька. Пойдём домой – я видела, что она и не надеялась ни на что с самого начала, и поведение Люськиной мамы её не удивило. Горькая усмешка вернулась на мамино лицо, и ей было привычно это состояние бесправного существа.
- Да нет же!!! - Уже кипятилась я.  - Я обо всем договорилась, и она согласилась.
Мы опять стояли перед закрытой дверью. Осторожно постучали.
- Пожалуйста! Сшейте моей маме костюм. Можно мы только ткань оставим? Когда будет у вас время….
Она смотрела на мою маму, как на мокрицу. Маленькие белесые глаза этой женщины наполнились презрением и ненавистью. Её кожа, цвет лица и платья, фартук, обтягивающий круглый живот – всё было белесое, выцветшее. Лохматые жиденькие  кудряшки пересушенной химической завивки то ли светлыми, то ли седыми прядями падали на злые глаза. Она торопилась закончить нашу встречу.
- Ходют тут всякие дармоеды!
Я поняла, что говорить не о чем – она упорно отказывалась шить нам. Люська выглянула из – за спины матери (оказывается она была дома, но дверь не открывала) и на моих глазах превратилась в существо, такое же бесцветное, как и её мать. «Как они похожи!» - подумала я и поразилась этому преображению Люськи.
Дверь закрылась на все замки в прямом и переносном смысле. Она, эта дверь, напоминала деревянного телохранителя Люськиной мамы.
 Мы вышли на улицу.
Совершенно неожиданно нас встретила Весна. Лучи уходящего дня проникли в наши сердца, а свежая зелень на деревьях переливалась в оттенках сверкающей радости. Бумажный сверток с тканью был единственным свидетелем этого дикого и непонятного мне эпизода.
Можно было по – всякому толковать и понимать поведение этой женщины – палитра объяснений широка: от дикого невежества до антисемитизма. Но факт остается фактом. Мы встретились с лютой ненавистью, которая имела, может быть, и исторические корни….
  Глава 4                                              
Не могу вспомнить, когда я задала маме этот вопрос –  дома или сразу же по дороге.  Вопрос этот родился вместе с потрясающей новой интонацией в моём голосе. Невообразимая сила, уверенность, желание свернуть горы прозвучали в этой интонации, поразившей меня.  Этот мой новый голос  определил всё – моё новое поведение, настроение мамы и мои с ней отношения.
- Так что ты хотела сшить? Платье или костюмчик? – не просто спросила я, как бы равнодушно, но с этой удивительной интонацией, которая в этот миг первый раз проявилась не только в голосе, но и в душе, и в моём характере.
- Какое это имеет теперь значение? – устало улыбнулась мне мама.
- Костюм! Из репса лучше выйдет костюм – уверенность моего голоса начинала действовать на маму, как гипноз, и она робко ответила:
- Костюм хорошо бы…. Прямую юбочку и жакетик.
Я разложила ткань на круглом кухонном столе и почувствовала энергию материала:
- Мы с тобой поладим! – шепнула я симпатичной расцветке на бежевом фоне.
Так беседует со своей скрипкой музыкант, скульптор с бесформенным, но уже живым камнем.
 Эйфория творчества подхватили моё желание, страсть, и я, как во сне, измеряла маму, кусочком мела отмечала выточки, кроила, метала маленькими стежками, строчила на старенькой машинке, проглаживала швы и готовое изделие вывешивала на плечики. Все уроки домоводства в школе, спокойные движения рук пожилой учительницы по труду, всё, что я видела в своей жизни и знала, пришло мне на помощь. Ничего не потерялось и не пропало.
Репсовая ткань сыпалась по краям, но я обметочным швом обработала все детали, петельки, пуговички, и совершенно новое состояние переносило меня через трудности. Я справилась.
Поздно ночью костюм был готов и сидел на маме идеально!
 Глава 5    
На другой день мы встретились с Люськой в классе, как чужие. И это уже не имело для меня никакого значения. На улице вырвалась на свободу Весна,  мама ушла в новом костюме на работу, а меня уже ждала карета, приготовленная Феей из дивной сказки. Нужно было собираться на бал. Вместе с музыкой своего сердца я отправлялась в новую Жизнь!
                       ***
А теперь скажите мне, пожалуйста:
Если тысяча людей возьмется сшить одежду для кого – то из своих близких, сколько из этой тысячи  справятся? Никто? А может быть кто – то решится попробовать? Почему – то всё меньше и меньше желающих сделать что – либо своими руками.
Может быть, эта смесь презрения, ненависти и хамства, с которыми я встречалась не раз и не два, имели особую силу, заставляющую взбунтоваться и сбросить с себя слабость, неуверенность в себе? Может быть, для развития человеческих способностей необходимы состояния души, которые называются болью?
Нет, конечно, я не скучаю по этим грубым теткам, от которых несло за три версты ненавистью к людям. Кошмаром вспоминаю годы нужды, безнадежной бедности.
Но на моих глазах, особенно в последние двадцать лет, тают и растворяются во времени, исчезают, гибнут, не родившись, способности и возможности человеческого развития.
Цивилизованные комфортные условия жизни, культура общения…. Развивают ли они в наших детях способности создателя, а не потребителя?
Как бы я хотела услышать Ваше на этот счёт мнение!