Воспоминания моего отца (Глава -31)

Санинструктором мне выделили Тосю Гурову из Подольска. Она прибыла в полк со своей подругой Марусей. Офицеры и солдаты понимали, что война продлится не день и не два, поэтому устраивали свою жизнь , в которой были и флирты и ухаживания и любовь. Мы смеялись, разыгрывали друг друга – амурные дела вводили в нашу жизнь шутки, юмор, настроение.

Артиллерия – это умение своевременно прибыть на огневую позицию, подобрать наблюдательные пункты, разведать цели, в положенное время их поразить минимальным числом снарядов.

Что значит, в положенное время прибыть на огневую позицию? Это, главным образом, иметь отличных шоферов. А их у нас и не было….

С замечательным автомехаником дивизиона Ерёминым я жил в одной землянке, поэтому подробно знал все проблемы – даже перегнать автомашины с железнодорожной площадки до Щуровского леса, и то некому было.

По штату шофера были, но чисто формально. Все из заключения  с Колымы.

Люди необязательные, на которых положиться нельзя было.  И вот Миша Эпштейн и Иван Рыжиков и взялись за них. Это была важная и своевременная работа.

За каждым шофёром закрепили офицера, который закончил у автомеханика Гладуна шоферские курсы, прошел практику вождения и соображал в автоделе не хуже водителей.

Ответственность за безаварийность возлагалась на офицера. А ответственность была немалая – сама машина, на ней люди, снаряды и на прицепе пушка с передком. Ради экономии бензина, за автомобиль цепляли по две пушки, а сам автомобиль на жёстком прицепе к другому автомобилю – тягачу.

 Начальником нашего дивизиона был Иван Рыжиков – он ехал впереди, а автомеханик  Ерёмин – всегда в хвосте, и я с ним. Еремин, светловолосый, конопатый мужичёк, автомобилист до мозга костей.  Глазки маленькие, зелёные, как у кошки, шустрые и хитрые. Добряк безграничный! Всё отдаст, ничего себе не оставит. Любил две вещи – автомобиль и спирт. Спирт его и погубил в конце войны, в Румынии. В какие только переделки мы не попадали в поездках с Ерёминым!

Выехал наш полк из Щуровского леса ночью…. Проследовали через деревянный мост на другой берег Оки (мой брат хвалил этот мост – нравилась ему конструкция), и через Коломну, взяли путь на Москву.

У студебекеров на спидометре значатся мили. Одна миля – 1.6 километра. Смотрю у нас с Алексеем стрелка на цифре 90. Ерёмин кричит:

- Мамочка, моя родная! Что они делают!? Это же 144 километра в час! Погубим машины!

Уже совсем светает, летим вперёд, как угорелые, к тому же ещё под гору….

Вдруг завизжали тормоза. Полк остановился. Одна машина перевернулась вверх колесами. Четверо солдат погибли….

Хоронили быстро, машину на буксир.

Команда командира Чигиря: « До первого боевого донесения!» Это относилось к Киншину. Тут же последовал ответ: «Есть, товарищ полковник!»

Это означало, что о гибели солдат донести по итогам первого боя. Ничего не поделаешь – опытного шофера надо готовить десяток лет…

После войны я много ездил на автомобилях и сам перевернулся, кода за рулём сидел шофер первого класса. А мы шли на фронт с мальчишками из Калымы – смелыми, добрыми ребятами, у которых на подготовку к переезду было невероятно мало времени. Почти все из них оказались впоследствии верными своему шоферскому делу. Нагрузка на них ложилась неимоверно тяжёлая.

Всё, что происходило, было для каждого из нас впервые. Совершить столь длительную и ответственную поездку на машинах было совсем не просто.

Как – то отец взял меня с собой в командировку. Поехали мы на легковом автомобиле – газике, самого первого выпуска, с матерчатым тентом. Шофёр, по фамилии Бойко, чтобы получить разрешение сесть за руль, прошёл подготовку той, которую теперь преодолевают космонавты. Принято было беречь автомобиль.

 Сам собой родился шоферский обычай – всегда остановиться, если водитель видит на дороге машину не на ходу. Спросит что случилось, поможет, отдаст последнее, поделится бензином.  И делалось это с желанием, с проявлением товарищеской заботы.

Вот и мы с Ерёминым, тормозили у остановившейся машины и не следовали дальше, пока не убедимся, что всё в норме.

Автоколонна нашей бригады растянулась на несколько километров. К полудню мы должны были достигнуть столицы.

Воспоминания моего отца (Глава - 30)

За день до выезда на фронт, старшего врача Барышникова перевели в коломенский гарнизонный госпиталь. Назначили на эту должность Королёва. Но и он нигде не показывался – ни с теми, кто следовал своим ходом, ни с теми, кто продвигался по железной дороге. Сразу было видно, что этот Королёв тип подозрительный.

Как я уже говорил, Лида Ефремова, наш полковой врач, на пятом месяце беременности была отправлена в Горьковскую область, хотя рвалась на фронт.

Вася Киншин силой отправил её к родственникам. Жутко было смотреть на их расставание: « Я его потеряю! Он без меня пропадёт…» - Лида сердцем чувствовала гибель мужа. Это была единственная в нашем полку супружеская пара – Киншин и Ефимова. Чистая, добрая, всем на радость супружеская пара! Сколько миллионов подобных пар разбила война? Разлучила навеки.

В последние дни перед отъездом из Коломны, я подружился с Иваном Рыжиковым. С этим парнем можно было говорить на любую тему.

Из расположения полка выходить мы права не имели. Отдельные лихие головы рисковали на ночь убегать к знакомым в посёлок в километрах десяти от нас. Но, во-первых самовольная отлучка на срок более двух часов, это уже было дезертирство; а во – вторых какой интерес бегать к незнакомым людям, преодолевая расстояние и не близкое? В - третьих, каждую ночь нас строили по тревоге. Если нет какого – то  взводного, могут и не заметить, а фельдшер – один на весь дивизион, начштаба  - тем более. Поэтому мы с Рыжиковым после вечерней проверки до глубокой ночи беседовали.

Иван Рыжиков был из Ленинградского кораблестроительного института. Я в Ленинграде не был, но многое знал из рассказов брата, из книг. Меня всегда интересовала мемуарная литература.

Рыжиков знал дом, где родился и жил Пушкин. Бывал в здании, где находилась квартира Некрасова. Его рассказы о Царском селе, об Эрмитаже, о мостах через Неву, о парках, скверах, дворцах и памятниках, я слушал с огромным вниманием. Речь Рыжикова была чисто ленинградская – культура с присущей доброжелательностью.

По его рассказам я узнал, что оставшись в двухлетнем возрасте круглой сиротой (отец его погиб на гражданской войне, а мать умерла о голода) он попал в приют.

Там он вырос, потом – ФЗО, рабфак  и ленинградская «корабелка». Имея высокий разряд по боксу, Иван даже начал зарабатывать в кинотеатрах перед сеансом.

Мне подобные встречи боксёров помнились летом 1940 года в Москве в кинотеатре «Художественный» на Арбате. И мне приходилось в студенчестве по ночам выгружать вагоны и баржи с фруктами и овощами.

У каждого человека возникает необходимость  исповедаться. Надо только, чтобы повезло встретиться с соответствующим собеседником. Такими оказались мы с Иваном. Получилось так, что он заполнил тот вакуум, который образовался в моей душе, после расставания с братом.

Я получал письма от мамы, от сестры, от Сони – всё было по-человечески, нормально по военному времени. Иван переписывался только с Еленой Морозовой. Причём эта переписка для него была напряженной и тяжелой. В письмах, насколько я понимал, шла борьба, соперничество во взглядах и мировоззрениях. Не знаю, какие письма писал Иван, но от Елены он получал тяжёлые послания, настроение его становилось мрачным и грустным.

Я, как мог, успокаивал Рыжикова. Опыта у меня не было совсем, но я старался отвлечь его разговорами на посторонние темы.

Перед отправкой на фронт, у нас произошло два события: выступление ансамбля Александрова и совещание всех офицеров бригады.

Мы нашли в лесу такую полянку с впадиной, как амфитеатр. И «На солнечной поляночке» я живьём услышал и увидел самого Александрова и его хор. Менее, чем через год, под Ленинградом, я снова попаду на концерт этого ансамбля. Но об этом речь впереди. А пока масса народу в лесном «зрительном зале», и настроение у всех такое, что забыли, где мы и почему…

Буквально накануне выезда из Щуровского леса, в последний раз в условиях глубокого тыла, нас собрал полковник Фефёлов – командир 71 – ой артбригады.

Подводились итоги выучки учебных стрельб боевыми снарядами, дисциплины, штабной подготовки, внешнего вида солдат и офицеров, санитарного состояния.

Разговор шёл резкий, жёсткий и требовательный. Наш полк не ругали, и это даже лучше, чем когда хвалят. Как теперь говорят, коллектив у нас подобрался хороший.