В полной темноте мы погрузились в товарный вагон, и ночью наш эшелон последовал на Ростов. К утру стало ясно, что нас повернули на Лиски. Сообщения с югом уже не было, противник разбомбил железную дорогу.
На каждой станции я выбегал за едой. Местные жители выносили к станции хлеб, картофель, солёные огурцы. Пополнял запасы воды, выводил папу по нужде.
Опыта у меня не было, бдительности никакой. На одном из полустанков отстал от своего вагона, еле догнал. А мог и не догнать, хаос и неразбериха царили везде.
В Самаре у меня украли все до единого документы. Отец меня успокаивал – это, мол, не самое страшное… Прибыли мы в город Шадринск. Наши вещи погрузили на колхозные телеги, на одну из них удалось посадить отца. Это военкомат разнарядил по колхозам эвакуированных.
За нами на станцию приехали из деревни Сапожниково Ольховского района. Всех эвакуированных распределили по избам. Хозяева наши, да и не только наши, встречали людей радушно.
На следующий день мы все, кроме папы, приступили к работе. Оплата по трудодням. Я сходил в район, в военкомат - представился и заявил об утере документов. Всё записали и сказали: « Трудитесь в колхозе, мы всё проверим».
Мне дали серого мерина по кличке Мурашка. Установили норму, при выполнении которой я зарабатывал полтора трудодня. Мама и сестра Женя встали у веялки.
Сначала я с поля возил зерно в амбар, потом был направлен на вывозку картофеля на шадринский спиртзавод, и пшеницы на элеватор.
Меня назначили старшим обоза и добавили половину трудодня. Потом я попросил ещё одну телегу, и в результате добавили ещё полтора трудодня. Вставал в три часа ночи, работал дотемна. Отоваривали трудодни нормально. Папа мною гордился!
Удавалось урвать часок другой, чтобы в лесу нарубить дров. Отец сопровождал меня, ему нравился процесс заготовки топлива. Помочь он мне ничем не мог, но кормил лошадь, беседовал со мной. А мне больше и не требовалось, физически я не уставал.
Председатель понимал, что мы находимся в Сапожниково временно, поэтому просил задержаться до уборки урожая. Я ему подходил как работник и старший обоза, а папа - как советчик.
Папины рекомендации были очень и очень нужны!
По его инструкции готовили зерно к сдаче на элеватор, в результате колхоз имел огромную выгоду. Были организованы очистка и сушка зерна, его сортировка, распределение для сдачи на семена, на трудодни, на фураж. Папа научил людей отбору проб, производству анализов.
Самое ценное, было то, что озимый сев проходил по отцовской схеме. Председатель очень ценил папин опыт и знания.
- Эх, Семён Моисеевич! Живи ты ради Христа у нас! Мы тебе самый лучший пятистенок срубим, баню справим, корову и поросят дадим, птицу выделим. С таким мужиком, как ты, мы в гору пойдём!
Эти слова действовали на отца лучше любого лекарства.
В числе эвакуированных в нашем селе оказалась Сонина подруга Циля Гитик, с родителями, снохой и сватом. Не один вечер мы вспоминали довоенную жизнь, такую ещё близкую…
Меня вызвали в военкомат, запросы подтвердили всё то, что я рассказал о себе.
Мне выдали документы взамен пропавших и разрешили продолжать учебу в институте.
Мы с отцом сделали два запроса: в Свердловск к Хаиму Окнеру и в Уфу к Давиду Рапопорту. Первый ответил отказом принять нас, а второй дал добро на наш приезд. Председатель провожал нас, дал лошадей до Шадринска.
Через Курган и Челябинск, теперь уже в пассажирском вагоне, с пересадками, в тесноте, мы проехали до Уфы.
Везде нам дорога была открыта, благодаря документу, в котором указывалось, что мы являемся семьёй офицера. Покровительство моего старшего брата нам помогало, вселяло в нас уверенность.
