Прошло семь месяцев после того, как мы с Соней расстались на остановке трамвая в Днепропетровске. Такой короткий срок, а как разрушилась наша жизнь!
Горе не приходит одно – Соня заразилась в дороге сыпным тифом. Придя в себя и немного поправившись, она первым пароходом уехала из Уфы к своей тёте в Караидель. Провожал я Соню уже в военной форме курсанта военно-медицинского училища.
10 июля 1942 года умрет мой папа. Последние его слова: « На всякий случай, сынок, будь счастлив…»
С Соней мы встретились, через несколько дней после смерти моего отца, она направлялась из Караиделя в Бирск, решила поступать в пединститут.
Мне предстояло в скором времени выехать на фронт. В училище делать было нечего – то, что нам преподавали, я уже знал. Но порядок есть порядок, нас направили на аттестацию в Пермь. Получив звание младшего лейтенанта, я с группой фельдшеров отправился в Москву.
Можно было подвести итоги. Мне ещё только двадцать лет. Папы уже нет…. Разве мог я себе представить, что останусь без отца? Судьба лишила меня Бога.
Мама с моей сестренкой Женей остались под Уфой. Мама прислуживала какой – то продавщице, нянчила у неё ребенка, чтобы получить кусок хлеба. Женя, с опухшими ногами, сутками работала около станка на заводе. Как только появлялась дома, немного вздремнёт, перекусит оладьи из картофельной шелухи, которую они с мамой собирали из того, что выбрасывали соседи, и плетётся в вечернюю школу.
Дуся – на фронте, где точно неизвестно. Его короткие письма – записки бодрили нас всех и вселяли надежду. Он уже четвертый год был «в седле» - прошёл Польшу, Финляндию, Бессарабию, Прибалтику, отступал из – под Риги. Его жена и дочь в далёком Гурьеве. Соня в Бирске со своей двоюродной сестрой Гитой. Сонин брат Мома – в Монголии.
А я передвигаюсь на Запад, в Москву. Наш эшелон подползает к Казанскому вокзалу. Более недели ушло на переезд из Перми до столицы. Голодные, грязные, небритые опускаемся мы в метро. Смоленская площадь, Садовое кольцо, Новинка.
Здесь резерв главного санитарного управления Красной Армии.
Горы неубранного снега, автодороги покрыты слоем полированного льда. Одна за другой снуют малюсенькие автомашины, как я потом узнал, «Виллисы».
Второй раз я прибыл в Москву…. Нас поместили на пятом этаже большого серого здания, у каждого койка с панцирной сеткой. Сняли шинели, и ими же накрылись – эта шинель была и матрацем, и одеялом, и подушкой. Отопление не работало.
Нас вызывали один раз в сутки на построения для зачитывания приказа, о том кого куда отправляют. Остальное время делай, что хочешь. Только не попадайся в комендатуру.
Как только стемнело, я поехал троллейбусом второго маршрута к дому своего дяди Юи. Вот она калитка, которую впервые открыл летом 1940 года. Наполовину заваленный снегом домик, справа во дворе должен быть стол, за которым мы сидели всей семьёй и тогда летом уплетали вкусные тётины щи со столь расточительным количеством мяса….
Стучу в дверь, открывает тетя Фаня. Едва узнала меня, в рыданиях бросилась ко мне. Второй год она в одиночестве – все на фронте. А сама тетя Фаня работала в школе уборщицей.
- Не раздевайся, сынок, я сейчас зажгу буржуйку! Такой дорогой гость у меня! Подумать только, а Семёна нет…. Одно его слово окрыляло меня, возвращало к жизни. Такого человека похоронили. Он же специально приезжал к нам сюда, чтобы помочь, подбодрить, поставить на ноги!
Тётя угощала меня супом с макаронами и с селёдкой. Оказалось очень вкусно. Я прилёг на ту же маленькую софу, которая служила мне кроватью в то лето 1940 года. Тётя накрыла меня теплее, всем, чем только можно. Мне стало ещё тоскливее…. В этой комнате множество раз бывал отец, несколько месяцев жил Дуся, когда готовился поступать в академию.
Как только пошли первые троллейбусы, я распрощался с тётей Фаней, благословившей меня на жизнь и благополучное возвращение с войны.
Все мы рвались на фронт, но начальство не торопилось. Эти кадровики никогда не спешат. То, что можно сделать за полчаса, они тянут неделями. Кормили нас один раз в два дня – тарелка прозрачной похлебки и ломтик хлеба.
Читать было нечего. Рискуя быть задержанным пробирался в кинотеатр «Художественный» на Арбате и возвращался в нетопленую казарму. Со мной были уфимцы, теперь уже земляки: Лёня Серов, Илья Козин, Володя Редреев. За месяцы учебы в Уфе мы близко узнали друг друга. За девять дней в Москве мы продали кое – что из одежды, ещё гражданской и покупали себе еду.
Ещё в Уфе дядя Моисей Рапопорт вручил мне на вокзале две бутыли со спиртом. Всю жизнь, связанный с заготовкой леса, дядя Моисей хорошо знал, что согревает в лютые холода. А вот насчет закуски у нас было глухо. И тогда ребята Зарипов и Хисматуллин сочинили в адрес своих родных по телеграмме: «Еду на фронт проездом через Сулею. Встречайте». Аналогичная депеша пошла в Бердяуш.
И нам повезло! Многочисленные родственники моих приятелей встречали нас и вручали сумки с изрядным количеством сказочных продуктов. Переезд из Уфы наполнился смыслом и содержанием.
А в Москве об этих продуктах остались лишь сладкие воспоминания и упрёки за расточительство.
Мы выпотрошились и доложили офицеру распределителю, что готовы ехать на передовую.
Наконец – то черёд дошёл и до нас - прибыла команда отправить нас в Коломну в распоряжение учебного артиллерийского центра. Серов, Редреев и я, и ещё двое врачей Барышиков и Ефремов попали в 1325 – й артполк 71 –ой артбригады. В 1324 – й полк и в 1326 – ой были направлены тоже наши ребята из Уфы.
И вот комсомольская площадь, Казанский вокзал, и поезд тихо двинулся на север….
