01.04.2011

Тупость

Она сидела за письменным столом, в очень тесной квартире. Вокруг было много ненужного, а на книжных полках стояли стройными рядами книги, написанные руководителями государств и партий.
Я чувствовала себя не в своей тарелке, и яркий мой шарф хрипло прошептал :
- Пошли домой. Тут безнадёга….
Тупость не замечала нас, и мой яркий шарф, вдруг, поблек, а я почувствовала свинцовую усталость.
- Привет! – фальшиво взвизгнула я, как можно непринужденнее.
Тупо уставившись на меня, она не произносила ни слова.
- Ты, как будто не помнишь меня…? – спросила я уже своим голосом.
- Чего тебе надо? – она стала ещё отёчнее, чем была раньше.
- Ты по-прежнему зла на меня? – я уже пожалела, что пришла к ней.
- Не задавай глупых вопросов! – отрезала она
А я так люблю задавать вопросы!  Мне везёт, очень часто мои вопросы слышат добрые и умные люди. А потом сами что – то спрашивают, не потому что глупы, а просто хотят узнать моё мнение.
Мой шарф обиделся, надулся и стал меня душить. Я спрятала его в сумку, но он дерзко выглядывал, и я боялась, что её величество Тупость ещё больше рассердится.
- Как ты решилась придти ко мне? – свирепый взгляд обдал меня могильным холодом
- Обычно меня не спрашивают, зачем я пришла. Просто, поболтать…  поговорить - пролепетала я.
- О чём с тобой говорить? Ты невежественна!
Я вытащила из сумки свой шарф и демонстративно одела его на шею – к нему вернулась его смелость красок.
- Ты читаешь не те книги! Болтаешь всё, что тебе придёт в голову! - Тупость принялась за своё.
- А ты читаешь те книги, которые нужно читать, говоришь всё обдуманно, а всё равно остаёшься Тупостью – я ей это уже говорила.

- Зачем ты пришла? – заорала она
- Узнать, как это ты не умнеешь с годами. Когда ты была молодой, я надеялась, что тупость твоя пройдёт. Но ты по-прежнему тупа, как пробка.
Мой шарф прыгнул через моё плечо и ласково погладил меня по щеке. Он был моей единственной поддержкой в этой душной комнате, где жила Тупость.
Мы смотрели друг на друга, и она даже не понимала, что  нужно предложить гостье стул.
- Что ты пишешь? – спросила я.
- Конспектирую – голос её помягчел, но я знала, что временно.
- Политикой ты, конечно, не интересуешься? – спросила она так грубо, что мой шарф опять почувствовал себя лишним.
- Ты не думаешь об истории человечества! – продолжала греметь своим голосом Тупость
- Я живу в истории искусств – это тоже история человечества.
- История человечества – это политика!
- Ты не обижайся – сказала я Тупости – но, если женщина начинает интересоваться политикой,  то она теряет свои самые прелестные качества.
Тупость с презрением посмотрела на мой яркий шарф, и спросила:
- Что ты хочешь от меня?
- Я хочу пригласить тебя в гости. Закрой свои «умные»  книги, и я покажу тебе другой мир.
- Какой ещё мир?
- Мир цветов.
- Ради цветов ты меня хочешь оторвать от важной работы? – лицо её исказилось.
- Ради весны! Одевайся и выходи вместе со мной! – Смело сказала ей я - И открой окна – здесь же нечем дышать! – я видела, что она устала от одиночества, и совсем не против, чтобы я взяла её из этого могильного холода, в который она себя погрузила.
- В мире творятся страшные вещи, а ты даже не знаешь имён правителей! – сказала она мне в машине, застёгивая плащ болотного цвета.
- А зачем мне знать имена правителей, которые творят страшные вещи в мире? Я знаю имена мудрецов - тех, кто оставил нам сокровища, согревающие сердце и душу – мой цветной шарф беспечно развевался от ветра из окна.
- Зачем я только согласилась поехать с тобой?
- Ты не пожалеешь! -  сказала я Тупости, но не была уверена в своих словах.
Весна около моего дома привела её в замешательство. Она смотрела на цветущие деревья и на красочность сада с нескрываемой досадой:
- У меня аллергия на цветы! – соврала она. И это  уже был прогресс – когда - то она лгала, что видела цветы получше, и мои цветы всегда обижаются на тупые слова. 
- Я не задержу тебя – сказала я,  и пригласила её в маленькую комнату, где кроме моего пианино был ещё старый,  но вполне приличный диван.

Мой яркий шарф остался на стуле в саду, он любил там подремать.
Тупость села на мой старый диван и он недовольно заскрипел:
- Ты будешь мне играть какую – то романтическую дребедень?
Весь ужас заключался в том, что она получила образование и знала всё на свете. Причём знала точно. Но знать всё точно – это ещё не значит понимать….
Сарабанда Корелли зазвучала из-под моих пальцев. Она, эта музыка была настолько прекрасна,  что тот, кто её хотя бы раз в жизни услышал, превращался в вечно  счастливого человека.
- Не то ты играешь! – сказала Тупость.  И не было мне понятно, она говорит правду или нет. Вполне возможно, что музыка ей понравилась, но её тупой характер никогда не позволял ей согреть кого – то добрым словом.
Сарабанда раскланялась и ушла....
- Когда – то давно у меня был друг – начала я свой рассказ. – И он шёл своей дорогой в жизни, изучая всё, что требовала его карьера. Иногда он писал письма, в которые вкладывал высокомерные слова, и я отвечала, стараясь напомнить ему, что мы - друзья.
Но высокомерные слова всё больше и больше загружали его жизнь. А потом,  эти высокомерные слова превратились в камни засыпали наши отношения.

- А какие слова ты считаешь не высокомерными? – вдруг спросила Тупость
- Слова из сердца – ответила я ей.
- А если сердце молчит? – Тупость была искренней
- Тогда надо слушать Сарабанду Корелли. Она будит бездушных....  Смотреть на цветы, выращивать их.
Тупость сняла свой болотный плащ, и вышла в сад. После холодных дождей ей хотелось погреться на солнышке.
- Я всегда хотела других учить жить – сказала она без гордости.
Она учила людей, унижая их, оскорбляя и уничтожая. Своими тупыми методами она погубила очень многих.
- А ты не заметила, что без  тупых советов люди живут, рожают детей.
- Но они не умеют их воспитывать! – завопила она, и я поняла, что наступила на болевую точку Тупости. – Я их учу, учу, а толку никакого!!!
- Дети иногда не поддаются воспитанию…. Или не нуждаются в воспитании. Я вообще считаю, что дети развиваются в соответствии со своей природой. – Попыталась я сказать ей своё мнение.
- Вот! Я же знала, что ты останешься невежественной навсегда. Почему ты не читаешь книг по педагогике? – завопила Тупость

- Книги по педагогике устаревают в тот момент, когда их начинают писать. Нет законов, правил, методов, по которым можно советовать воспитывать детей.
- Я воспитала своих детей хорошо!!! –  Тупость всегда хвалится.
 - Это парадокс, но совсем нередко у тупых родителей вырастают изумительные дети – симпатичные, тонкие, умные люди. Как у пьяниц родителей, очень часто дети не берут рюмку в руки.  
- А ты воспитала своих детей хорошо? – Тупость никогда не сдаётся. Она всегда сапогом лезет в душу.
- Мои дети не нуждаются в моём воспитании…. Жизнь их учит лучше меня.
- Потому что ты не авторитет для своих детей! – она была довольна,  мне нечего ей было сказать.  Мои дети и внуки действительно самостоятельные люди….
- Что – то мне не нравится в твоём доме? – она огляделась вокруг.
Я знала, что она ищет: книги, написанные политиками. Эти книги она обожала! Там было много тупости, которой она питалась. Её не смущало, что политики исчезали, пропадали в дебрях времени.... Она  обожала политику, и даже музыкантов и художников разделяла по принадлежности к тому или иному политическому строю.
Она ненавидела Искренность и Непосредственность, не верила в них.
- Странно, что мы обе женского рода, а так не понимаем друг друга! – сказала я ей на прощанье.
Она рассказала об успехах своей дочери. Её дочь звали Пакостью.
Мама Тупость вдохновляла дочь Пакость на самые разные поступки.
Я отвезла её домой. Мой яркий шарф меня не понял:
- Зачем тебе эта Тупость? – спросил он меня на обратном пути.
И я удивилась его способности влиять на моё серое настроение.
- Она неисправима…. – грустно сказала я.

Весна была занята своими делами, когда мы вернулись домой. Цветы хохотали вместе с бабочками.
- Мы что не будем шить летний костюм мне в тон? –  спросил мой яркий шарф. Он был прав. Уже давно я собиралась сшить что – то к лету.
Как своё поражение, я вспоминала встречу с Тупостью, и не могла любоваться  жизнью так, как это делали цветы в моём саду.
- Пойдём к старому Пруду -  сказал мой яркий шарф, и прижался к моей шее.
Мы спускались по деревянной лестнице без перил к старому Пруду. Он был  занят - принимал падающую Изумрудную Воду с водопада.
- Привет! – закричал нам Старый Пруд, сквозь шум Изумрудной Воды – Рад вас видеть!
Я хотела спросить у него, почему у меня не сложились отношения с Тупостью, но шум Изумрудной Воды не прекращался, и я просто любовалась их отношениями.
Когда – то старый Пруд обмельчал. Кто – то наверху, перекрыл горную речку, и Изумрудная Вода перестала поступать в старый Пруд. Уж он-то знал хорошо, что такое Тупость! Чуть не погиб от вмешательства Тупости в явления природы.
И вдруг я поняла! Тупость меня пугает тем, что я часть природы. Она учит законы людей, и хочет посадить всех по клеткам. А в природе нет клеток, но есть женщины и мужчины, дети и старики, птицы и животные. В природе есть краски сезона и музыка жизни.
Старый Пруд приготовил для меня траву, чтобы я отдохнула и забыла этот визит к Тупости.
Шумная Изумрудная Вода плюхалась в старый Пруд, а он в восторге ловил её. Они были счастливы!
- Пусть любовь их будет вечной! – подумала я.
Мой яркий шарф валялся рядом со мной на траве, и мы задремали….


Последний диалог с Современной Литературой

- И это всё? – спросила она. – А где же заключительный аккорд? Его нет!
- Его нет… - согласилась я.
- Но как же? Твой отец такой герой! Эта повесть имеет право на заключительный аккорд!
- Нет  аккорда! Пойми, война закончилась для моего отца без заключительного аккорда. Он не сразу и не быстро освоился в жизни, после демобилизации. Пытался остаться в медицине – пытался продолжать учебу, но не смог… Мама, которую он встретил после войны, нуждалась в его поддержке. Он стал опорой тем, кто осиротел во время войны.
- Он всю жизнь жалел, что оставил медицину?
- На словах, да, жалел. Но в жизни мой отец был большим оптимистом, и мы помним его как человека, который самостоятельно построил свою карьеру – от экономиста до управляющего большого строительного треста.
- У него было много друзей после войны?
- У него не было врагов!
- Так не бывает! – возразила мне Современная Литература.
- В глазах его я часто видела боль. Он знал жизнь не по книжкам, и знал, что нам будет не просто.
- Но вы справились!
- Мы всегда знали и ценили то, что для нас сделало поколение моего отца – сказала я.
- Ты пытаешься построить заключительный аккорд.
- Аккорд? Ты знаешь – обратилась я к Современной Литературе. – Ни в одной войне нет заключительного аккорда.... Тогда в 1946 году на перроне вокзала встретились мои родители – два несчастных человека, которые решились создать семью и дали жизнь своим детям. Мы, их дети, несмотря на постоянную угрозу войны, и мир, который не обещает нам ничего хорошего, верили в любовь и появились наши дети.
- И внуки твои путь живут без заключительного аккорда?
- Путь все люди на нашей планете дадут возможность своим детям и внукам найти заключительный аккорд в музыке, но не в жизни!
- А что тебе дали военные воспоминания твоего отца?
- Мужество. Как бы не было нам тяжело в сегодняшние дни, я уверена, что прочитав воспоминания моего отца, каждый почувствует счастье в обыденных вещах нашей жизни. Поколение, которое прошло то, что описывает мой отец, дало нам право быть счастливыми.

Каждый год в День Победы я поздравляла своего отца, и дом наш был полон его друзей фронтовиков.

- Ты посвятила ему стихи, я знаю… - мы подружились с Современной Литературой.

- Да. И этими стихами я завершаю то, что обещала своему отцу выполнить – опубликовать его историю, рассказать всем о том, что ему пришлось пройти и пережить.

            ****
Дорогой мой, любимый, единственный-
Это я отцу стихи пишу.
Победил ты массу диких трудностей,
И о них сейчас я расскажу.

Дорогой мой, любимый, единственный,
Знаю, сколько тебе пришлось
Побродить по дорогам жизненным,
Сколько бед расплести довелось.

Я могу рассказать о юности
И о детстве сложном твоем,
Но сейчас не хочу об этом,
Я об этом скажу потом.

Мы читаем книги научные,
Там о личности все говорят,
Но не верит никто этим мудростям,
А я верю – это всё от тебя.

Знаю: можно стать сильным, талантливым,
С энергичным и чистым умом,
Мне не верит никто, что можно,
Ну, а мы с тобой верим вдвоём.

Знаю точно, что воля, характер-
Это дело, не груда слов.
Ты всегда помогал людям делом.
И сейчас ты помочь готов.

Ты готов отдать свою душу,
Только б сильною я была,
Ты готов отдать свои мысли.
Только б я их  с собой взяла.

Трудно мне со своими котятами-
Заблудились мы в этом лесу…
Но я знаю тебя, мой любимый,
Стойко ношу свою несу.

Невозможно по глупым законам,
Мне навязанным, не знаю кем,
Не погибнуть в морщинах спора,
Не пропасть в суете совсем.

Да, сегодня денек прекрасный,
Хоть и страшный сегодня день,
Этой дикой войны  ужасной,
До сих пор мы боимся тень.

Но раз ты победил это чудище,
Эту массу из черноты,
Значит мы, твои дети и внуки
Будем счастливы – знай это ты.





Воспоминания моего отца (Глава - 41)

Мне  было известно, что мои мама и сестренка получили похоронные извещения: на брата и на меня.

Я продолжал писать им письма в Уфу, и они не понимали что происходит. Им казалось, что я написал писем намного раньше, чем они приходили.

Зима 1944 -1945 года была тяжелая. Наш полк перебрасывали с одного участка на другой. Мы были мобильны. Бывало так: утром воюем в Венгрии, а вечером в Словаки, а на завтра снова в Венгрии. Зима была вроде бы не очень морозная, но сырость вызывала угрозу обморожений.

Были короткие остановки в хуторах. Майору Дьяченко – начальнику штаба полка, дверкой автомата сломало руку – рядом разорвалась бомба, и взрывной волной, захлопнуло дверку. Его сменил капитан Бадьин – Герой Советского союза, красивый мужчина и человек замечательный.
 Весной 1945 года Бадьин заболел. Я его внимательно осмотрел, установил пневмонию, начал давать сульфидин и повёз на консультацию в Чешске –Будиевице.
Здесь моему больному сделали анализы, снимок лёгких, утром его осмотрел профессор в регент кабинете. Чувствую мне  кто – то жмёт руку. Это профессор поздравляет меня с установлением правильного диагноза – без анализов и рентгена, своевременно определил начало болезни и принял нужные меры. Я несколько раз навестил Бадьина, чехи хорошо его лечили, и создали прекрасные условия. Весь городок знал, что в госпитале лечится Герой Советского Союза.

В полк пришла весна. Сергею Понаморёву присвоили звание Героя. После этого события, Сергею стало не до войны – его вместе с другими пригласил к себе командующий второго украинского фронта Малиновский. Когда через несколько дней Серёжа вернулся, его трудно было узнать – одет, обут во всё новое, торжественно праздничный. Мы устроили ему тёплую встречу.
Великая Отечественная война подходила к своему логическому концу – к великой Победе!
В первый день войны лозунг: «Враг будет разбит – Победа будет за нами!» был нами воспринят, как реальная возможность расправиться с немцами за пару недель….

Но, может быть, и были те, кто предвидели ту Катастрофу, в которую погрузились миллионы людей и выжили в этом ужасе немногие.
Войну я закончил в Чехословакии, прошёл Румынию, Венгрию, Австрию.

Все годы войны я помнил свою девушку, с которой разлучила нас война.

 Её судьба бросала с пединститутом, в котором она училась то в Бирск, то в Елец, то в Орёл. Потом она уехала учительствовать на Кубань. Мы почти всю войну переписывались, порой теряя веру в то, что встретимся.
И вот к августу 1946 года мы условились встретиться в Днепропетровске.
После тех ужасов, которые мы пережили, после всех потерь, нужно было найти силы для продолжения жизни.
Когда я увидел Соню, смысл жизни начинал возвращаться ко мне.





Воспоминания моего отца (Глава -40)

Утром из тылов дивизии пришла почта. Я получил сообщение о гибели брата Дуси.

Не мог прийти в себя. Володя Маркович дал мне выпить кружку цуйки, в ней грамм  восемьсот. Самогон меня не брал, я рвался на батарею….

Дело в том, что разгромлен был первый дивизион, а второй – сохранил свои позиции. Накопилось много раненых.  Я реквизировал у местных жителей подводы, и вместе со Стефаном Ефимовичем Майстренко, моим помощником, приблизился к Тисе.
А там огромные скопления наших войск. Дождь перестал, вышло из облаков солнце. Противник вот – вот пришлёт свои самолёты, наступит страшное время.

Я разыскиваю старшего из понтонёров, им оказался капитан Переплётчиков.
Выяснилось, что он с моим братом служил в одном батальоне  в Бессарабии. Мне выделяют для раненых отдельный катер. К ночи, когда я справился с переправкой раненых в медсанчасть, капитан забрал меня к себе, и мы на берегу поминали моего брата так, что я потерял сознание….

Очнулся вечером, возле меня Майстренко. Нашему полку, его остаткам, приказано переправиться через Тису, и  пешим ходом следовать в Надлак – венгерский городок. Нас там встретили без аплодисментов – мы уже числились в погибших, и «похоронки» успели отправить нашим родным.

Тогда Володя Маркович говорит:
 - Надо кому – то набить морду, но я ещё не знаю кому.

Я знал, капитана, который объявил нас дезертирами. Но бить морду ему не пришлось. Он сам пришёл ко мне с венерическим заболеванием.

Нас поместили в Колонии Мика – небольшая деревенька, расположенная в самом центре провинции Банат, населенной, как и все пункты Баната, немцами.

Я в те времена не разбирался в финансовых делах, но ходили разговоры о том, что немцы провинции Банат получали от фашистской Германии дотации.

После извещения о смерти брата, я никак не мог прийти в себя.

Поселился я с лейтенантом Куцеконем в небольшом домике, и ни с кем не общался. В Сан – Николау – Марэ наших погибло 65 человек….

Начхима Васю Давыдова повесили на столбе в центре города, врача Гуревича – расстреляли, санинструктора Тося Гурова была взята в плен, но осталась жива. Я её случайно встретил в Москве в 1948 году.
Комиссия, с участием компетентных представителей, подробно разбирала причины разгрома нашего полка.  Всё оказалось правильно. Многих представили к награде. Но и на этот раз майор, который разрубил пианино нашего полкового врача Жоры Цедилина, зачеркнул мой наградной лист – ненависть его не ослабевала.

А мне было наплевать: погиб мой брат, какая награда могла восполнить эту потерю?

Время шло. Полк собирал оставленные по Сан –Николау – Марэ пушки, получал новые, прибыло пополнение, техника, автомобили.

Нас готовили на прорыв немецких танков в район Мезетур – Туркеве. Мы стали на прямую наводку и вели очень тяжелый бой. Говорили, что это была та же фашистская танковая группировка, что и полтора месяца назад.
Спасла нас шестая танковая армия.
Нас отвели в город Кирзач, на приведение себя в порядок.


Шла середина ноября 1944 года. Здесь мы впервые отмечали день артиллерии  - 19 ноября.  Командир полка Евгений Иванович Прояев и его супруга Александра Григорьевна давали ужин для офицеров. Угощали пельменями с уксусом. Такого огромного количества пельменей я не видел. Среди людей мне становилось легче…

Но расслабляться было рано, война шла в своём разгаре.
Дороги развезло, передвигаться невозможно, автомобилей не хватало, орудия перевозили с позиции на позицию в два приёма.
Под Мезентуром был убит Жора Цедилин, с пистолетом в руках он пошёл на « Тигра», был расстрелян и раздавлен гусеницей танка…
 Александру Григорьевну Прояеву, перевели в дивизию, назначили заведующей профилакторием. Прояев, по согласованию с дивизией, утвердил меня старшим врачом полка.
Жора Цедилин – выпускник горьковского мединститута, кавалер ордена Боевого Красного Знамени. Смелый и умный человек, толковый организатор. Татьяна Владимировна Калинина, главный хирург нашей медсанроты, никогда не забывала этого человека, и её можно понять. Она всю жизнь вспоминала о нём с гордостью, так и оставшись одна.

Начались бои в районе Будапешта. Вблизи столицы Венгрии расположилась наша рота и профилакторий Прояевой. Я иногда возил туда раненых, получал медикаменты.
Прояева встречала меня очень тепло Хлебосольная и гостеприимная, Александра Григорьевна, и в страшные дни войны следила, чтобы я сытно поел, искупался, одел всё чистое.
После войны мы с Прояевыми, он закончит войну генералом, а Александра Григорьевна станет генеральшей, не раз встретимся в День Победы. Мы будем приезжать к ним в Реутово под Москвой, будем встречаться, как самые близкие и родные люди.
А пока шла война….

Воспоминания моего отца (Глава -39)

Яссо – Кишинёвская операция прошла для нас благополучно. Запомнилось непрерывное движение впёрёд, мы всё время были в погоне за противником.

Поражало то, что румынские деревни были целыми и невредимыми. Никаких следов войны…

Было обидно за наши сожженные сёла и разрушенные города. Завершение Яссо – Кишенёвского окружения фашистов произошло рано утром встречей с войсками нашего 2 – ого украинского фронта с 3 –им украинским.
Враг побросал в паническом бегстве массу техники. Мы разъезжали на автомобиле «Штеер» с воздушно – масляным охлаждением. Это была военная санитарная машина с трёхместной кабиной, цельнометаллическим кузовом, приспособленным для перевозки раненых. На этой машине я передвигался до конца войны.

Мы въехали в Бухарест, оставили транспорт на окраине, а сами ринулись в центр города.
И открылась перед нами неожиданная картина: полно людей, все магазины забиты товарами, продуктами, покупателями. На улицах толпы разнаряженных мужчин и женщин.

Мы зашли в ресторан, нас тотчас же усадили и накормили. Никаких денег с нас не спрашивали, да у нас их и не было. Так мы провели в Бухаресте целый день.

Вечером добрались до своего полка. Я доложил Прояеву обстановку в   столице Румынии. Он собрал группу офицеров и отправился на экскурсию по Бухаресту.
Наступила небольшая передышка.

Дорогу на Брашев, Сибиу, Альба – Юлию, Деву и Клуж, можно было сравнить с дорогой по раю. Наш полк без остановок проследовал до города Тимишары. Остановились мы в населённом пункте Периам.

Шёл октябрь 1944 года. Ничего не предвещало беды…. Весёлый сытный городок, местные жители к нам благосклонны, всё, как будто бы шло нормально.

Мы не знали о том, что огромная танковая группировка противника, состоящая из 800 танков, решила пробраться из Греции в Венгрию. Пехотный батальон и наш артполк спокойно продвинулись вперёд, заняв Сан –Николау –Марэ и Челадон – Марэ, выйдя на берег Тиссы.

Мы подошли в Венгерской границе, к стыку Румынии, Венгрии и Югославии.

И вот, в начале второй декады октября, противник отрезал наш полк вместе со стрелковым батальоном от Периама и окружил Сан – Николау – Марэ.
Я находился в Чинадол – Марэ. За несколько часов до окружения, Периам  уже был отрезан, а с Ченадол –Марэ ещё была открыта дорога до Сан –Николау –Марэ.

Мне было приказано на двух грузовых автомобилях, с наступлением темноты, прибыть к берегу Тиссы, встретить лодки со снарядами, перегрузить их на машины и доставить в штаб полка в Сан – Николау – Марэ. Как всегда, со мной был Алексей Ерёмин.

Мы выполнили это задание – приняли снаряды и без промедления прибыли в штаб полка. Нас втретил майор Дьяченко, приказав доставить снаряды на южную окраину Сан –Николау –Марэ в батарею Южакова. И это задание мы выполнили, возвратились к майору Дьяченко, доложили о выполненном задании.

Понаморёв и Южаков вели бой с танками, уже снарядами, которые мы им доставили. Нам с Ерёминым было разрешено возвратиться в Чинандол – Марэ, до которого следовало проехать километра три – четыре по отличному шоссе.

В восьмистах километрах за Сан – Николау – Марэ мы встретили повара Абдулаева в панике – он возвращался в полк к штабу, после безуспешной попытки довезти кухню до Чинандол – Марэ. Его встретили танки противника и обстреляли – свидетельством тому была изрешеченная пулями кухня, вся в облаках пара.

Алексей Ерёмин развернул машину и мы задним ходом все же попытались продвигаться к себе в  Ченандол – Марэ.

Метров через двести мы увидели мчащийся на нас танк, и тотчас на нас посыпались трассирующие пули. Мы рванули вперёд, в штаб полка, он располагался в каком – то замке, вокруг него был не двор , а сквер. Если двадцать минут назад, здесь было всё спокойно, то теперь всех охватила паника! Кто – то предлагает мне спрятаться у немки, живущей поблизости…. На раздумья остаются секунды.
Вдруг рушится металлическая ограда и появляется вражеский танк.
Я кричу: «Лёша за мной!»
Ерёмин и за ним ещё несколько человек бросаются за мною. Нам  некогда следовать до моста, мы бросаемся в холодную воду…. И вот мы уже у своего автомобиля, и мчимся туда, где оставили снаряды – к Сергею Понаморёву.

 Со всех окон по нас ведут огонь из автоматов – из ресторана, где мы только вчера обедали, и были любезно обслужены самим хозяином – немцем. А сейчас он – этот хозяин ресторана, палит по нас из ручного пулемёта. Лёша мчит вперёд, ребята из кузова ведут ответный огонь. Даже из кирхи по нас стреляют!

Наконец – то мы на окраине Сан – Николау – Марэ. Нас останавливает Володя Маркович:

- Машину сжечь, самим в батарею Понаморёва – спокойно командует Володя. Впервые вижу его неулыбающимся, но абсолютно спокойным.

У Понаморёва встречаем Домбровского – зам. командира полка Дьяченко, парторга Чернякова и Прояева с женой. Парторг Черняков подзывает меня к себе:

- Марк, будь всё время рядом со мной. У меня под фуфайкой в вещмешке – полковое знамя. Об этом знают считанные люди – тихо произносит Черняков.
Всё ясно, мне объяснять ничего не надо было.

Понаморёв расстрелял все свои снаряды, приказал отходить. В высоких зарослях кукурузы натыкаемся на немцев.  Команда Домбровского – не обнаруживать себя. Берём левее.

Идёт сильный дождь, мы промокли до нитки, на каждом сапоге по два пуда грязи. Пока я обработал раненого, у меня исчезла шинель. Жаль – хорошая была шинель, пару дней назад мне её удачно сшил румынский портной. Документы в непромокаемом пакете.

Кукурузное поле оборвалось внезапно. Впереди дамба, до неё метров шестьсот открытой пахоты. Ужасно тяжело по ней бежать! Когда до дамбы осталось полсотни метров, из кукурузы появились танки противника. Один, другой, третий … лучше не считать. Те же трассирующие пули.

Но мы успеваем перебраться через крутую дамбу. Танки на дамбу не заползут, но мы занимаем оборону против автоматчиков. Домбровский даёт мне приказ перебраться на противоположную сторону канала, найти лодку и на ней переправить раненых.

Канал не широкий, переплываю его без труда и нахожу пару плоскодонок. Связываю их и переплываю к своим. Всё проходит удачно.

Наше счастье, что идёт проливной дождь. Танки завязли в грязи, они пытаются возвратиться на шоссе. Поставить бы на дамбу пару пушечек, ни одна бы стерва не уползла!
Вся наша группа переправляется на моих лодках.

Добираемся до какого скотного двора. Раненых размешаем на чердаке неизвестного склада. Попутно нахожу там пару корзин со свежими куриными яйцами и огромную овчинную доху. Такое впечатление, что какой – то чабан её оставил. Доху дарю Прояевой – она от холода посинела. Яйца уничтожаем в сыром виде, как вокалисты перед концертом.

К вечеру добираемся в Ченадол – Марэ. Половина населённого пункта, прилегающая к Тисе, у нас, а вторая половина – у врага. Он по шоссе пропускает свои танковые колонны в Венгрию.