Я люблю, когда Правда молчит. Счастлива, когда она говорит! Иногда Правда грустит или поёт песни…. Я люблю смотреть ей в глаза и находить в ней отклик.

Понимаю её  гнев и...  беспомощность.

     

Иногда она пропадает. Исчезает…. как- будто и не было её никогда. Злоба и Ложь сначала осторожно, а потом всё смелее выползают из пыльных щелей. Все недоумевают и сначала не верят, что Правды нет.

По улицам Жизни лжецы бряцают побрякушками и  горланят всякие Глупости.

Пошлость приводит своих друзей Хамство и Грубость. В пиршествах и оргиях они разбрасывают осколки и объедки со своего стола в души, в глаза и чувства тех, кто устал без Правды и предал её...

     

Правда появляется так же вдруг, как и исчезает – в отрывочке мелодии, во взгляде тех, с кем не встречалась ни разу, но знакома всю жизнь...

Но самое главное, мы вдруг получаем подарки от Правды, и это нам кажется мистикой! Она, Правда, самая древняя сводница и разлучница... Соединяет тех, кому она велит быть вместе, и разлучает тех, кто не оценил её царственных подарков.

   

И даже, когда Правда умирает, в последний момент оставляет себя в каком-то, избранном ею, сердце. И продолжает жить!!!

Туманы, дожди и ветры холодные,

В цветных отраженьях - взгляды голодные.

Глаза - пустые, слова – злые,

Фальшивые ноты, уши глухие...

Паука, паутину не тронь, не тревожь,

Ты зря ему песни свои поёшь!

Он плетёт свои сети всё шире и шире,

Запутался сам в слепом этом мире.

Разложи всё по полочкам и по местам,

По сумкам, по ящичкам, по кошелькам,

Рассчитай каждый шаг, каждый миг и взгляд...

Этой жизни расчётливой кто-нибудь рад?

Бухгалтерия слов и учёт добрых дел-

От расчётов таких,  день не весел, не смел...

Как вчерашняя сплетня, еда и питьё...

И звучат, словно колокол, вой и нытьё!

Мы боимся упасть и в проблемах пропасть,

И никто нам не скажет при этом:

«Хочешь жить и любить? Танцевать и мечтать?

И счастливым владеть билетом?

Ты мечтаешь о жизни на планете Добра....

А её, мне поверь, не  бывает!

Зной дневной, страх ночной и печаль, как луна,

Эхо страшной войны пугает...»

Вот теперь, когда знаешь, что иллюзий нет-

Предсказать ничего невозможно!

Начинай потихоньку жить и творить

Скромно, умно и осторожно.

И приснится тебе твоя юность в слезах

И увидишь ты тропки лесные...

Продолжай этот путь наяву и в мечтах,

И встречай всюду души родные!

Отойди, промолчи… Паутина-ложь!

Паука не буди... Не тронь! Не тревожь!

  7.08.2008

Отдыхай Страданье

Каждому из нас есть, чего стесняться.

Каждому из нас есть, чего бояться,

Каждому из нас есть, чем возгордиться,

А ругать себя – есть всегда за что!

Кто-то посмотрел на тебя с укором,

Он, как - будто, в жизни этой без проблем,

А судьба диктует правила, сценарий…

Кто-то притворился, что он глух и нем.

Кто-то не заметит, что под смехом глупым,

Сердце плачет годы, рвется из груди...

Успокою душу песней Окуджавы,

Стих его прекрасный в ритме не спешит.

Мудрость в этих нотах, умные аккорды,

И мелодий ясных правильный мотив.

Отдыхай Старанье, отдыхай Страданье,

Пусть характер будет тих и не строптив...

Вот мы и встретились

Вот  мы и встретились на перекрестке темном,

Я с бедой, а они тут как тут…

Ветки острые, скользко, сыро.

Меня здесь унизят, сломают, сомнут.

Гниль  смеётся – конечно, кто я?

Во что одета? Как я смотрюсь?

Ну что, вы довольны?

Я плачу горько

И наконец-то я вас боюсь.

Вы делали все, чтобы я сломалась,

Старались очень  враги и «друзья»...

Ну а теперь, будьте спокойны -

Мне горько надолго. Да – это я

Бреду по оврагам. Собаки худые

За мной волочатся и тихо скулят.

Наряд мой из боли, ни сил нет ,ни воли.

Я спрятала в тайну мой смех и твой взгляд.

Я их сохранила, и даже намеком

Не будут видны мой характер  и мысль.

Обрывок из песни, кусочек из сказки,

Отрывок мечты – это тайная жизнь.

Однажды давно, в таком же вот  горе,

Ко мне прислонилась девчушка во сне.

Сидела она и меня обнимала -

Я ей рассказала об её же мечте.

Она появляется снова и снова

И молча, упрямо любит меня.

Она в меня верит! И время проверит

Кто победит - беда или я.

Ночью сотку красивые ткани,

Усталые пальцы под утро болят.

А кто-то упрямо меня не оставит -

Я чувствую сильный, уверенный взгляд.

Меня он поднимет из пыли и грязи,

Прижмет, но не тело, а душу мою...

Мне жутко ужасно, но я убеждаюсь,

Что взгляд этот сильный я очень люблю.

Запомнить всё.

Запомнить всё, не ошибиться-

Так важен жест, и взгляд, как стон...
На сцене может текст забыться-
И страху ты не скажешь: «Вон!»

Он  мрачно бродит, заставляет

Учить слова, ворчит... и вновь

Тебя как - будто проверяет

И входит в нервы, в плоть и в кровь!

Идешь по улице, бормочешь,

Прикрыв глаза, ты видишь текст.

И даже отдохнуть не хочешь -

Слова упрямы, как протест!

Без грима и без декораций

Сидишь в углу - зубришь слова,

И ищешь нужных интонаций...

Горят глаза - это сова,

Она, ночной экзаменатор:

«Не спи! – кричит - ещё не всё!»

Ей я устало улыбаюсь,

И тишину мне ночь несёт...

Сейчас, на фоне темно-синем,

Мой текст со звёздами звучит!

И страх на время отступает,

Со мной Искусство говорит.

Заполнят зал, меня полюбят,

И правды сильная рука!

Судьба артиста-выступленья,

И жизнь на сцене нелегка!

Но занавес поднимет Время,

Оркестр, свет прожекторов!

И я открою двери Чуду,

Оно придёт из добрых снов.

Смотрю в глаза, и пониманье,

Как птицы чуткие в лесу!!!

И не заметит добрый зритель,

Что текст тяжёлый я несу.

25.06.08 ночь.

  

Любимцы публики

Нам много и часто рассказывают, что загорать вредно.  Все знают, что солнечные лучи не безобидны –ожог, облучение….  Эта тема постоянно подается и изучается.

А вот про оголенность души, точных указаний нет. Известно, что юность  очень ранимый период. Ещё старость беззащитна…. И всё! А что с остальными? А в тридцать лет человек не чувствителен к насмешкам, например? Или в пятьдесят лет легко переносится предательство?

Раздеться перед публикой, в прямом смысле этого слова, совсем не просто. Балерине, выходить на сцену с голыми ногами, руками и спиной…. Мы все знаем, что пуанты – это не домашние тапочки. Иногда пальцы ног артистов балета превращаются в мясо….

А душа? Кто-то же должен быть тамадой. Вот и выбирают человека, способного веселить народ. Тот, кто был в этой роли хотя бы один раз, знает, что это такое. Сидит перед тобой группа, а иногда толпа народу, и нужно их развлекать. Для многих эта деятельность – страшный сон. Но кто то же должен быть тамадой!

Масса случаев, конфузов, печальных и трагических историй можно рассказать о людях, которые по роду своей службы обязаны «раздеваться» перед публикой, чтобы заинтересовать её и не разочаровать.

Преувеличенность в выражении эмоций, блеф  – это условие для успеха на публике. И вот тут то начинаются проблемы… Кто-то относится снисходительно и великодушно, кто – то радуется вместе с тем, кто из кожи вон лезет, только бы развеселить народ. А кто-то холодно критикует… Есть ещё и те, кто мешают. Помешать выступающему очень легко – он беззащитен!

Сати  Спивакова в своей книге «Не всё», описывает случай, который произошел во время концерта её мужа, Владимира Спивакова, в Америке. На огромной сцене он, исполняющий соло в произведении И.С.Баха, получил удар в живот… пластиковая бомба, разорвалась ярко –красной краской на белоснежной рубашке музыканта. Он был уверен, что  ранен, и что хлынула кровь!  Многие описывают этот случай, восторгаясь мужеством великого музыканта, который не среагировал и продолжил своё выступление в Корнеги – холл. Великий Владимир Спиваков, великий Иоган Себастьян Бах, тысячи зрителей … и все беззащитны перед тем, кто решил помешать.

Но есть ещё один аспект, о котором стараются не говорить: близкие люди, как они относятся к тому, кто «оголился» перед широкой публикой?

 Мы знаем, что многие знаменитые и великие артисты, живут в одиночестве. И одна из причин – не хотят слушать комментарии от близкого, но непонимающего человека. Они предпочитают зайти после выступления в пустой дом, принять ванну, поужинать дома или в ресторане и отдыхать. На выслушивание глупостей нет сил.   

Немногие знают то, что я сейчас скажу: сорок восемь часов после выступления, человек находится в таком обостренном состоянии чувств, что любая критика или саркастическое замечание воспринимается им, как нож в сердце. Тот, кто «оголялся» в своих чувствах и в поведении – на сцене, или просто при гостях в привычной компании, не может вынести даже утонченной иронии или просто равнодушного холода.

 Каждый «оголившийся» на публике спрашивает себя: «Как я был?» И ответ его самому себе не объективен. Он критикует себя, даже в случае большого успеха.

Есть описания выступления известного пианиста Станислава Рихтера, который раскланивался перед, аплодирующей стоя, публикой, принимал букеты цветов, проходил к выходу через коридор поклонников ….  заходил с черного входа опять в здание, где он выступал, и начинал ,как он говорил: « работать на ошибками». Т.е. только он знал, где он исполнил не так, как хотел, и он тут же, после тяжелого концерта, начинал работать, чтобы ещё что – то подшлифовать.

Критика людей, не разбирающихся в искусстве и в психологии выступающего, подобна камню, брошенному в птицу.

Совсем недавно я по – новому для себя прочитала притчу, которую позволю вам подать, как пример непонимания ситуации, возможно, что и шокирующей:

«Давид  и Мельхола превратились в чужих людей. Библия приводит эпизод, который положил конец их любви. По иронии судьбы это было празднование по поводу возвращение Давида из военного похода в Иерусалим.

В порыве радости он плясал безудержно, почти неистово, перед глазами тысяч подданных своих.

Наблюдая всю эту сцену из дворцового окна, Мельхола почувствовала отвращение к зрелищу, которое устроил царь в своей несдержанности. И когда царь вернулся, она встретила его с холодным сарказмом: " Как отличился сегодня царь Израилев, показав себя сегодня…, как показывает себя "чернь"".

Было ли оправданным испепеляющее замечание Мельхолы?

 Действительно ли Давид вел себя так, что принизил величие своего статуса?

 Возможно, вне зависимости была права или нет Мельхола, её бестактная критика привела к вспышке бешенства Давида, в его великий день победы.

 Данное замечание Мельхолы стало началом трагедии.

" Пред Господом, который предпочёл меня отцу твоему и всему дому его, плясал я!"

Слова Давида никак не были связаны с сущностью критики Мельхолы. Так поступают многие из нас, когда подвергаются критике. Он "рубанул с плеча", ударив в самое больное место Мельхолы (отвержение Богом её отца и последующая его смерть вместе с тремя её братьями от рук филимтимлян).

И в следующем стихе библии сказано: " И у Мельхолы, дочери Сауловой, не было детей до дня её смерти". Почему здесь говорится о бездетности Мельхолы?

Вероятно после столь жестокой перепалки – вполне могли быть и другие – Мельхола и Давид больше никогда не вступали в близость.

Момент, затронутый в Библии, сегодня столь же актуален, как и за тысячу лет до нашей эры.

Находясь в гневе, мы склонны делать крайние и неразумные замечания».

(«Слова, которые ранят, слова, которые исцеляют»). Иосиф Телушкин

У мудрости древних притч есть чему учиться. Но меня поразила и то, какой тонкий аспект нашей жизни поднимает эта история.

Если мы подумаем, то возможно поймём, почему так много детей бросило занятия музыкой, танцами. Почему мы не хотим, даже умея, читать стихи, сочинять, рисовать, танцевать, петь и т.д. - «оголяться» перед чужими, а иногда и перед близкими людьми.

Артистическую натуру надо понимать! И воспринимать её такой, как она есть. Но и этого не достаточно. Нужно знать, как хрупок и беззащитен тот, который подает себя героем и любимцем публики.

Какой-то странный силуэт

Всё время в отдаленье…

И в дождь, и в холод, и в жару

В бессмысленном мученье.

И взгляд его давно проник

В дела, и в мысли, в чувства,

Он, сгорбившись, всегда стоит,

И без него мне пусто.

В зелёной завади пруда-

Он здесь повсюду и всегда...

Я уставала, шла без сил-

Он на руках меня носил.

Сейчас ты, странный силуэт,

Всё время в отдаленьи...

И в дождь, и в холод, и в жару

В бессмысленном мученье.

Проходят счастья и ненастья.

Промчится ночь, расстают дни...

И остаются, как созвучья,

Воспоминания мои.

То вдруг приходят, как обычно,

Рассевшись в кресле, говорят,

Или за книгой, так привычно.

Уроки скучные зубрят.

А краски весело рисуют,

Окутывают теплотой,

Как много было счастья в детстве!

Без меры много мне одной.

Потом  в бессонницу влетают

Тоска, тревога, страх и мрак.

Мечты на время затихают

Да, страх покою всегда враг.

Но мерное сопенье детства

Я слышу рядом – и пою

Ту колыбельную простую

Про юность светлую мою.

Прогулка на просторах Времени (Глава - 1)

Посетить просторы Времени…. А вдруг оно скажет, что я уже стара, или, что  скоро умру?  Думала, гадала, взвешивала долго! Но всё – таки решилась отправиться в путь.

Прошлась по дворам своего Детства. Вечером всей семьёй сидим около радио,  зелёный глазок его включался вместе с голосами артистов, музыкантов, дикторов. Сказки по радио, театр у микрофона… Смешными красками мы рисовали из картона экран и сцены из услышанных спектаклей.

Время смеялось и радовалось вместе с нами!  В подвальном помещении мы нашли комнату, заваленную  хламом и мусором, и превратили её в наш театр. Маленькое окошко старалось изо всех сил дать нам свет и вдохновение… Профессия артиста в десять лет, почему – то кажется очень интересной, и самое главное лёгкой. Сегодня я думаю, что актёрская профессия очень трудная.

Пушистые сугробы, в которых мы строили лабиринты. Зимнее царство не скупилось на красоты! Но нужно было паковать вещи, и взять всё необходимое из Детства. Характер, хоть и тяжёлый, но пришлось тащить на себе всю жизнь! Сбросить его не удавалось никогда.

Наивность  затерялась  со Временем, хотя долгое время была рядом…

В пятом или шестом классе, на школьном вечере, ко мне подошёл мальчик и пригласил танцевать. Первый танец запоминают все! Я не была уверена, что он подошёл именно ко мне, потому что его косоглазие, мешало нам с подружкой правильно понять: кого же он приглашает?

Но, к нашему удивлению, он пригласил меня. И сразу же сказал, что хочет проводить меня домой.  «Всё! – сказала я себе – Мне волноваться в жизни нечего! Я пользуюсь успехом!»

Состояние счастья светящимся чувством открылось в моём сердце, и я решила относиться к себе серьёзно.

Каждый человек начинает всё с нуля. И несмотря на то, что мы рождаемся в мире, полном открытий и достижений,  каждый из нас проходит свой путь от первобытного человека до Моцарта, от ребёнка до взрослого человека.

Отчётливо помню, что уверенность в себе я кроила и шила сама. Ошибки, падения, разочарования, страдания превращались в опыт, и он помогал понимать непостижимые повороты в жизни.

Юность пришла как раз во Время! Детской инфантильности я никогда не любила, она была не в моде, и поэтому рано поняла, что за всё происходящее ответственность на мне. Выбрала себе тональность в поведении, и те, кто знали меня, помнят эту тональность.

  Никогда рядом со мной не было ни одного бездельника, прохиндея, лгуна, предателя – моя жизненная тональность  не пропускала их  в мою жизнь.

Мы с моей Юностью пошли по коридорам Музыки. Из каждого окна доносились пассажи на трубе, арпеджио на арфе, гаммы на скрипке и мелодии флейточки.

Я вошла в класс, где мой учитель открыл передо мной ноты единственного концерта, который написал А. Скрябин. Ля – минорный концерт Скрябина! Но путь к нему был не простой и не быстрый. С детства, самым прилежным образом, я выучивала каждое упражнение, этюд, сонату, прелюдию. Вы, наверное, думаете: «Ну вот, опять она про свою музыку…»

    А  я всегда думаю так: если в каждый дом занести пианино, и заставить  учиться музыке всех людей на планете (есть такие, которых и заставлять не надо), то в мире прекратились бы войны!

Время меня подгоняет и торопит, но я всё – таки расскажу фрагмент из своей Юности, прежде, чем продолжу путешествие по Жизни.

Идём мы с моей Юностью на репетицию. Как сейчас помню, что  утром мой учитель выгнал меня с моей Юностью с урока, и грозно приказал нам явиться ещё раз в пять часов вечера, и тогда он решит, что с нами делать. Аккорды, которые Скрябин сочинил,  были далеки от совершенства в моём исполнении.

Мы с моей Юностью, конечно, расстроились, но это не помешало нам быстренько скроить и сшить простенький ситцевый костюмчик на вечер. А вот босоножки были не простенькие, а высший класс!

Мы с моей Юностью  приближались к старинному зданию, с чугунными винтовыми лестницами и огромным концертным залом, музыкального училища, и синенькие цветочки на ткани моего костюмчика улыбались каждому встреченному у нас на пути молодому человеку.

- Девушка! Можно Вам задать вопрос? – услышала я рядом голос необыкновенной красоты,  повернула голову и ….

Передо мной стоял невероятно элегантный молодой человек в белом костюме, а за его спиной на круглом киоске была приклеена афиша ансамбля «Орэра»!!!

Как и тогда, в пятом или шестом классе, когда мальчишка с серьёзным косоглазием, пригласил меня на танец, но я не могла поверить, что он выбрал именно меня, а не мою подружку, так и теперь: я оглянулась по сторонам,  думая, что этот принц в белом костюме с безупречной стрижкой и улыбкой во всё лицо, ошибся и обращается вовсе не ко мне. Я не знала на кого мне смотреть: или на принца или на его фотографию на афише!

- Я хочу пригласить Вас  на свой концерт вечером – галантность его поведения не берусь описывать, и мой восторг невозможно было спрятать.

Он протянул мне два билета, и спросил: приду ли я?

Не отрываясь от его прекрасных глаз, я скороговоркой пролепетала, что у меня очень важная репетиция, которую пропустить нельзя ни под каким предлогом. Он настаивал, но я даже с собой этот вопрос не обсуждала.  Принц принцем, но не явиться на назначенный урок,  было недопустимо в моё Время.

Он смотрел мне в след, и, наверное, подумал: «Ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу!»

С грустью, я почувствовала, что Юность оставила меня в этот момент. В одно мгновенье я превратилась во взрослого и, к сожалению, слишком серьёзного человека.

Надменность с Ветром говорила,

Корила за несдержанность.

Она его уму учила:

«Порывы надо сдерживать!»

Обида на Тепло сердилась,

На радостные лучики,

За то, что солнышко светило

И не боялось Тучи.

А Туча сумрачно твердила,

Что неприлично крутятся

Планеты все вокруг светила

И скромности не учатся.

И Скука тоже подтвердила,

Что слишком уж кокетливо

Смеётся радостное утро,

Кивает всем приветливо.

А Строгость рассердилась даже

На птицы радостный полёт-

Уж слишком смело и отважно

Она о счастье всем поёт.

И растерялись все деревья:

«Нельзя шуметь и шелестеть?»

А ночи просто приказали:

«Все звёзды снять и запереть!»

Насчёт цветов решили также:

«Не нужен свет и аромат,

Их цвет уж слишком вызывающ,

Он в очень многом виноват!»

И вот явилась вся Природа

С поклоном к Счастью, к Доброте

Спросила: «Как же мне не думать

О радости и красоте?

Что мне ответить моим детям?

Как жить им? Как себя вести?

Ведь сумрачного отупенья

Нам просто не перенести!

Не можем мы без пенья утром,

Без смеха звонкого реки!

Наши стремленья и желанья

К любви, уж слишком велики!»

Забушевало всё в природе,

Поднялся страшный шум и гам!

И появилась тогда Радость,

Сказала: «Вас я не отдам

В завистливое заточенье,

В ущелье злобы и тоски,

Могу я умереть от горя,

Уже и так белы  виски».

Услышав эти речи, Мудрость

Не удивилась ничему,

Сказала: «Все века убогость

Не понимала что к чему.

И объяснить ей невозможно

Зачем мечты и почему?

И отчего страдают, плачут,

Смеются, ошибаются,

И отчего бывает многое

Совсем не получается.

И почему в ненастье дождик

Приводит тихую печаль -

Её величество на крыльях

Уносит в трепетную даль…

Где замирает всё живое,

Где только сердца стук и стон

От радости и от восторга,

И счастья слышен дивный звон!»...

У Мудрости есть друг прекрасный,

Он очень тонок и умён,

И дарованием огромным

Давным-давно он наделён -

Спасает он от ссоры, злобы,

Даёт веселье красоте,

Вселяет силу в самых слабых

И учит глупых доброте.

Зовется друг тот очень просто-

Не царь, не бог, а Юмор он.

И если вам живётся плохо,

Он выпроводит горе вон!

От Грубости и от Безделья

Расставит тонкие шипы

И защитит мои стихи он

От тех, кто навсегда тупы.

Сопровождает он по свету

Всех, кто подружится с добром,

Ему мы вместе с солнцем, светом

Гимн благодарности поём!

1985 год

Духовой оркестр-дирижёр Иван Климыч,

Музыканты мальчишки, на тубе – мой брат...

В нашем парке из детства играет оркестр,

И с мелодией этой каждый встретиться рад!

Почему-то сегодня не слышу оркестров,

Телевизора глупость вещает, кричит...

Не танцуем мы вальс – нам размер не подходит,

И мелодия счастья почему-то молчит.

Пёстрый ситец смеялся, он не мог тогда знать,

Что появятся фирмы, ярлыки, этикетки.

И исчезнет из моды смущенный твой взгляд

И слова той девчонки - немножко кокетки.

Нас, как стадо баранов, куда-то ведут,

Время смотрит с укором, не всегда понимая:

Почему же оркестры в парках молчат,

И на тубе мой брат, почему не играет...?

    17.03.08

Мир учебы поддерживал нас

       Мы были бесправны. С детства жизнь открывалась нам миром взрослых, и они контролировали каждое наше действие. Утром  дети обязаны были заправлять постель, и только после проверки, исправлений и замечаний, можно было одеваться, но только в ту одежду, которую нам выдавали.

Простенькое бельё, школьная форма, стрижка, прическа, выражение лица, тон разговора  – всё это было в ведении взрослых.

Мы никогда не скандалили, не спорили с родителями или учителями. Чувства и мысли принято было скрывать. Наше молчаливое послушание не мешало воспитательному процессу -  не отвлекало взрослых от их намеченного плана сделать из нас людей.

Странно, что я не жалуюсь... Результат оправдывает средства?

Никаких увеселений взрослые нам не устраивали. Это было не их обязанностью. И вообще, нам детям, никто и ничего не должен был и не обязан. Если выпускали на улицу – уже спасибо! Зимой – ледяные горки, лыжная тропа в парке, каток – пары, скользящие под музыку оркестра. А летом холодная уральская речка, беганье по брёвнам, которые были связаны на сплав. Под вечер кусок черного хлеба, посыпанный солью с зеленым луком и разломленный пополам огурец...

Книги в библиотеке домашней, школьной и городской. Дома говорили о книге, и никогда об её цене. На обороте книги была сумма  – копейки. Тот, кто придумал подорожание книг, положил начало трагедии, свидетелями которой мы являемся.

Книги в нашем детстве были зачитанными. Очень редко мы держали в руках новенькие книги (только школьные учебники, и то не всегда). А в основном книги были с уже обтрепанной обложкой, страницы желтые. Книги читали, обсуждали, понимали, о них говорили, думали, запоминали на всю жизнь.

Ноты, в больших нотных отделах магазинов и огромных библиотек, были  как бы эстафетой – на стареньких ветхих страничках оставались, проставленные уже чьей-то педагогической рукой, указания по аппликатуре или характеру произведения.

Я любила эти книги и ноты – они говорили, что я принадлежу миру, в котором жили те, кто узнал тайны Красоты до меня.

Нас никогда не шокировала старая книга или сборник нот. Наоборот, в подсознании была уверенность, что этой тропкой уже многие ходили и добились успеха.

Строгость и несправедливость были нормой. Всё время кто-то за что-то отчитывал – это называлось воспитанием, поэтому мною воспринималось безропотно, но грустно. Никогда никто из взрослых, не обнял меня за плечи. Я не слышала слов поддержки – их не было. Счастье моё – я и не знала, что они должны были быть, эти слова поддержки. Я и не знала, что учитель или родитель должен быть милым и симпатичным.

Милые и симпатичные, по отношению к детям, считались    «добренькими»,  а значит наносили непоправимый вред ребенку. Избаловать ребенка, означало погубить его.

Была похвала (чаще в виде отметки), но её нужно было заслужить – просто так пятерками и четверками учителя не разбрасывались. Очень рано пришлось понять, что в предании жизни оптимистического настроения, положиться я могу только на себя.

Не унывала, когда получала несправедливые оценки, потому что не знала, что такое справедливые. Не ожидала отношения дружеского и доброжелательного, потому что не знала, что они должны быть. Послевоенная действительность с её страхами, подозрениями, опасениями, была средой моего обитания.

Мир учебы – это был особый мир. Это, конечно, здание школы и одноклассники. Но годы отодвинули многое и многих на такое большое временное расстояние и пространство, что все расплывчато и второстепенно, кроме одного: математика, с длинными алгебраическими примерами, литература, с сочинениями на свободную тему, география и история, черчение и рисование.

Было интересно летом купить учебники и уже в каникулы их пролистать с начала и до конца. Контурные карты, ноты, с заданием «на лето».

Пианино было всегда открытым –  работа за инструментом – так это называлось. Всё было по-правдешнему, по–интересному, по-настоящему.  Никаких скидок. Наоборот, со слабых требовали больше. Учителя и книги, экзамены и подготовка к ним – это была жизнь на особом острове. Там были трудности и их преодоление. Требования выстраивались как ступени, по которым я поднималась и взрослела.

Друзья и подруги, оставались лишь те, с кем можно было обсудить, поспорить, спросить, ответить, рассказать.  Я была не одна и не одинока в мире учебы и знаний. Только этот мир объединял нас. Он не пугал, а наоборот обещал будущее интересное и содержательное.

В этом мире учебы было много случайных людей. Они в виде учеников или студентов плелись устало из класса в класс, с курса на курс. В наше время их было немного, но потом они размножились и нарожали таких же, как они детей. Им, также как их родителям, ничего не интересно, всё трудно и нудно. На увлеченных они смотрят, как на идиотов.

Мир учебы создавал защиту от трудностей, которые жизнь нам всем готовила.

Неспособных, к обучению и к деятельности, мы увидели на руководящих местах. Они  возглавили и провозгласили Эпоху Невежества.

Эпоха Культуры была отвергнута. Её уничтожил  фашизм. После войны, мы ещё по инерции придерживались традиций мирового образования, но откуда-то издалека доносились слова «демократия», «права человека», «права ребенка», «насилие над детьми».  Все пошли туда, откуда доносились эти слова.

А пассаж в сонате Моцарта остался недоученным, приключения Робинзона Крузо кто-то не дочитал. Кто-то разделил детей на способных к обучению и неспособных.

Неспособным кто-то придумал дать льготы.

 Хитрые способные быстро перебежали к  неспособным, так им показалось выгоднее, и обосновались там. Теперь никто не мог их заставить учиться – они стали неспособными, а сами неспособные перестали трудиться вообще. Знаниями их кормили насильно, как манной кашей .

Позже неспособных превратили в больных – придумали даже специальную диагностику на неспособность. И хлынули на проверку своих неспособностей тучи лентяев! 

Мир учебы опустел.... Кто-то украл Правду. Кто-то кому-то сказал, что образование, в наше дни, не так важно, как раньше... И все этому поверили.

А самое главное разрушили коридор, который ребенок должен был пройти – коридор образования. Видели в нем только дисциплину, муштру, обязаловку. И полностью игнорировали тот факт, что поколения культурных людей  прошли этот коридор. Даже таланты, самоучки, сверхспособные люди прошли этот коридор образования.

Многие из нас могут намного интереснее меня описать свой мир учебы, со всеми трудностями и успехами этого периода.

Но, если я вас пригласила пройтись по нашим школьным коридорам, зайти в зал, где проходили школьные вечера, послушать голос любимого учителя из гулкой аудитории, то уже не плохо.

Стены наших школ и институтов помнят нас, я в этом уверена.

Кто я такая?

- Кто я такая?

- Убожество.

- Не женщина?

- Нет. Ты - ничтожество.

- А как же ноты, стихи?

- Замаливай лучше грехи!

- А взгляд, почему такой строгий?

- Вид у тебя убогий.

- Убогий вид у меня?!!!

- Как у глупого серого дня.

- А день серый выглядит как же?

- Плохо выглядит день.

- Объясни - я не понимаю!

- Потом... Сегодня мне лень.

  Не приставай с вопросами,

  Видишь – тебя не люблю.

- Я ноты рассыпала где-то

  Никак их теперь не найду...

- Мне вовсе не интересны

  Ни ноты, ни песни твои.

- Как день, они серого цвета?

- Как серая наша планета.

Ушёл. Дверь за ним затворилась,

А День улыбнулся: - Привет!

-  Не знаешь где мои ноты?

- Спроси лучше, где их нетJ!

В облачке – будет дождик,

В улыбке и в ласке волны.

Рисунки, как песенки детские,

Счастьем наивно полны...

 Кто-то сказал мне: «Убожество!

Не женщина, ты – ничтожество!»

 - А как же ноты, стихи?

...Замаливать буду грехи.

Плачущая роза от Злого Духа

 - Есть тут, кто живой? – сказала я, но эхо превратило мои слова в крик.

Его дом напоминал пещеру, только дорогие камни на стенах говорили, что здесь живёт богач.

- Выходи! Не прячься! – опять я услышала свой крик

Я ожидала увидеть циклопа с одним глазом, но страшно не было. Поразительные скульптуры охраняли тишину его убежища.

Уже столько лет он посылал мне испытания и страдания. Наконец – то я стояла в его обители и была готова сразиться с ним.

 - Почему на добро я получаю зло? Это твоих рук дело? - крикнула я

Где-то хлюпала вода, и казалось, что за мной  тяжёлые ворота захлопнулись.

Из боковой ниши вышел старец в серой пыльной мантии, и устало плюхнулся в кресло. Он выглядел убитым горем.

- Кто ты? – спросила я.

- Тот, к кому ты пришла… - тихо ответил он.

- Не похож ты на Злого Духа! Я думала, ты молод и силен. А ты вот – вот закончишь свою жизнь на Земле.

- Похоже что так… - еле слышно прошептал он.

- Но ещё вчера у тебя были силы, и ты отравил моего друга предательством. Он выпил напиток твоей гадости и разлюбил меня. Зачем ты творишь такие подлости?

Он глубоко вздохнул:

- А ты не понимаешь, зачем людям нужны испытания?

- Не надо мне задавать вопросы! Ты отобрал у меня всё, на что я надеялась.

Я села на краешек ветхого стула и опустила голову:

- Когда – то я была молода, сильна, богата, красива и меня все любили…. А теперь я слабое ничтожество. Ты посылаешь мне болезни, и от меня отворачиваются те, на кого я рассчитывала.

-  А тебе нужны те, кто от тебя отворачиваются в тяжёлую минуту? Где твоя гордость?

- Я не хочу быть гордой! Понимания и тепла я прошу…

Он поднял свою седую голову, лицо в морщинах зашевелилось, и он произнёс:

- Будь непонятой!

-Что это мне даст?

- Ты прекратишь быть клоуном. Знаешь, что всю жизнь ты их веселила. Они насмехались над тобой. Говорили: «Вот она идет!» показывали пальцем и смеялись.

Он говорил правду. Я подошла к окну,  открыла пыльную штору.

- Значит всё кончено. Рядом со мной нет людей.

- Как ещё я мог показать тебе их? Ты же ослеплена Любовью!

- Нет, Злой Дух! Ты давно от меня забрал любовь. Я вдалеке от всех и от себя тоже.

- Но ты их уважала!

- Я и сейчас их уважаю.

- Ну и уважай. Только мой тебе совет: уходи в свою пещеру.

- Что же я там буду делать одна?

- Ты будешь там со своим достоинством…

- И всё?

- И всё.

- Что – то я не вижу, что ты счастлив со своим достоинством – сказала я с усмешкой.

- Я не понят. Горе моё, что я не понят!  Думал, что люди будут сильнее от моих уроков.Посылал им сплетников и завистников, натравливал их друг на друга, чтобы они боролись и выживали, а они все превратились в грустные тени своей молодости.

Стук за стеной оборвал наш диалог.

- Это скульптор – объяснил мне Злой Дух -  Он не боится меня. Пойдем, я познакомлю тебя с моими друзьями.

- У тебя есть друзья?

- Сама убедишься. Это бесстрашные люди - поэты, художники, артисты. Они не боятся чёрных сил!

- Почему?

- Потому что стрессы дают им вдохновение!  - ответил злой Дух

Мы оказались в прекрасном саду. В холщёвой рубахе передо мной стоял мастер.

- Что ты делаешь в обители Злого Духа? – спросила я его.

-  Работаю. Разве ты не видишь?

- Я посылаю  грусть, а он воплощает её в камне – гордо пояснил Злой Дух - посмотри какие шедевры творит его страдание!

- Это всё твоих рук дело? - спросила я у Злого Духа
- Можно и так сказать - серьёзно ответил Злой Дух и пригласил меня к другим работам скульптора.

- Боже мой! Как он страдал?
- Любовь - это страдание... - согласился Злой Дух.

Он повёл меня в апартаменты музыканта.

- Ты думаешь, без страданий человек будет творить? – спросил меня музыкант - Настоящее искусство – это печаль, катастрофа…

- Это не твои слова! – каждое моё слово кричало.

- Да – согласился музыкант – это сказала великая Анна Ахматова!

- Ещё бы! Я знал её… - Злой Дух прижал руки к груди

- Ты её уничтожил – я посмотрела Злому Духу в глаза.

- Я сделал её бессметной!

 - Когда же ты оставишь меня в покое? – мой вопрос не тронул его сердца.

- Я буду с тобой до конца. Пока ты любишь людей и жизнь, я буду разочаровывать тебя… Даже цветы я заставляю плакать… - и он протянул мне плачущую розу.

Мы проходили по залам и поднимались по лестницам – со всех сторон слышалась музыка необыкновенной красоты.

- Так вот значит, где живёт Музыка! – удивилась я

- Только прекрасная Музыка живет у меня, а плохая шляется по карнавалам жизни.

- Чем плохи карнавалы?

- Они учат людей кратковременности радостей – объяснил Злой Дух

- А ты хочешь, чтобы грусть и печаль правили миром?

- Я хочу, чтобы люди не забывали, что в мире есть грусть и печаль. Минор многогранен, имеет множество нюансов! А радость всегда врёт.  Она только много обещает.  Я забираю у людей иллюзии…

- Расскажи свою историю – попросила я

- Моя история похожа на твою.  Так же, как многих из нас, меня превратили в Злого Духа - я таким не был.

- Я понимаю тебя! Есть силы, которые из доброго делают злого! Зачем?

- Чтобы поднять себя!  За счёт унижения другого…

- И нет никакого выхода?

- Есть!  Уйти в пещеру одиночества – Злой Дух обречённо опустил голову.

- Но у меня есть ещё один вариант – тихо сказала я, и мой голос уже не кричал.

- Какой? – Злой Дух грустно улыбнулся мне

- Давай помолодеем!!! – предложила я Злому Духу.

- И?

- И уйдём в молодость – беспечно, как когда – то, сказала я.

- Они подумают, что мы сошли с ума! – Злой Дух поднялся со своего кресла

- Будем непонятными! Ты же так мне советовал.  Соглашайся, Злой Дух! Молодость всегда ждёт нас!

Он неторопливо пошёл к тяжелой двери, усыпанной драгоценными камнями.

- Но молодость тоже страдает. Ты уверена, что хочешь быть молодой? – он ещё раз хотел убедиться.

- Я не хочу быть молодой, Злой Дух, я хочу уйти в молодость. Мы только прогуляемся по улицам нашей молодости, и нам станет легче.

Я помню, как мы стояли около огромной двери, похожей на ворота…

… И вдруг я очнулась у себя дома. Меня ждала груда писем из юности.

Мне показалось, что Злой Дух остался в своей пещере одиночества. Не мог же он оставить без вдохновения скульптора и музыканта…

Повседневная реальность окружила меня своими делами. Как – будто бы я никуда не уходила.  Но откуда эта плачущая роза на столе?