воспоминания моего отца (Глава -11)

В то время в Днепропетровске была безработица. Отец был гордым человеком, и на поклон ни к кому не шёл. Решил начать свою трудовую деятельность сначала.

Ему удалось найти работу киоскёра в Союзпечати, и при этом настроение у него продолжало оставаться бодрым.

Потом он поступил рабочим на Эмальзавод, обжигальщиком посуды. Я носил ему в цех еду в обеденный перерыв.

Так продолжалось до тех пор, пока мы с ним оба не заболели скарлатиной.

Я - то переболел легко, а у папы течение болезни было тяжелым, с серьёзными осложнениями, в том числе и на сердце.

После болезни отца, мы всей семьёй голодали, а в это самое время брат отца в Москве купался в шоколаде.

И всё же кто-то раскопал отца и направил на должность главного инженера Божедаровского элеватора. Это было его родное дело!

Папа, мама и моя сестра Женя поехали в Божедаровку, а мы  с братом и бабушкой остались в Днепропетровске.

Вот с этого момента и началась моя самостоятельная жизнь.

Придёшь со школы и на улицу. А там одна цель, одна задача: попасть в кино, на футбол или в цирк на борьбу. Билеты стояли денег, а где их взять? То кузнецу поможешь, то глину помесишь с навозом, то нарвёшь яблок в чужом саду, и на базар, на Озёрку. Продавали старшие ребята, а я таскал яблоки. Находились такие, что по краденным или фальшивым карточкам посылали нас выкупать хлеб, потом продавали его, а нам платили комиссионные.

Абрам Дворкин, он был старше меня, и целыми днями околачивался на базаре. Мой брат запрещал мне дружить с этим мальчишкой, но я продолжал сопровождать этого приятеля на Озёрку.

Мальчишки на трамвайных остановках собирали окурки, извлекали остатки табака, воровали у торговок семечки…

Возникла угроза моего превращения в уличного мальчишку….

Очевидно, поступил сигнал в Божедаровку, и примерно через месяц до окончания учебного года, папа увёз меня в деревню.

Божедаровка – небольшое село, находящееся по пути из Днепропетровска в Кривой Рог. В восемнадцати верстах от неё  Гуляй Поле – столица Батьки Махно.

Прибыли мы ночью, на станции нас встретил кучер на, как теперь говорят, тарантасе. До элеватора было не более пяти минут езды.

Мама тотчас уложила меня спать, и я не успел ещё и сориентироваться.

Проснувшись утром, я вышел во двор. Одноэтажный дом из красного кирпича, в одной половине его – контора, во второй две квартиры: директора элеватора и наша.

Я оговорился, когда сказал, что вышел во двор. Это было огромное поле. Элеватор состоял из нескольких строений – сам элеватор и примыкающие к нему амбары, мастерские, конюшня и наш дом. На элеватор была проложена железнодорожная ветка. У нашего домика были аккуратно посажены грядки огорода.

По некоторому пантусу я поднялся на эстакин, идущего вдоль амбара. В каждый его отсек вели огромные ворота – здесь хранились семена. Меня поразили чистота и порядок!

Как мне потом объяснили, шла подготовка к севу, а может быть в поле уже и сеяли, поэтому в крепких и надёжных мешках, грузили различные семена на подводы и увозили к месту сева.  

Кроме того, в нашем доме ещё размещалась и лаборатория.

Воспоминания моего отца (Глава -10)

И в самом деле, финансировались операции по заготовке зерна повышенной влажности, но на то было специальное указание Всеукраинской конторы Госбанка.

Но эта директива почему – то, как потом отец убедился,  не случайно, была изъята...

И вот через маму, отец попросил своего брата немедленно поехать в Киев и взять там подлинный экземпляр директивы.

 Тот, с большим трудом, добыл этот документ. Отец, на свидании с мамой, поручил ей спрятать документ в надёжное место до его сигнала.

Несколько подробнее хочу рассказать о положении отца в семье  и среди его сотрудников то время.

Будучи взят под стражу на основании ложного доноса и сфабрикованного обвинения, уверенный в своей невиновности и в том, что правда восторжествует, отец вёл себя героически. Он поддерживал дух всех двенадцати работников банка, заключённых в тюрьму по этому делу, не раскрывая им карты, т.к. знал, что стоит одному проболтаться, и будет сфабриковано другое обвинение.

Всем он помог, всех поддержал, но дедушка не пережил этой беды и скончался...

От папы скрывали смерть дедушки, это могло бы его сломить.

В тюрьме отец не терял времени зря: он наладил в тюремной канцелярии делопроизводство, организовал многоголосный хор из заключённых.

Каждый день, когда его вели в прокуратуру на допрос, он вместе с милиционером заходил домой обедать.

Мама продала всё, что можно было продать, но всем двенадцати заключенным носили передачи. Все они были из глубинных районов, и в Черкассах родных не имели. Это ещё один пример щедрости и доброты моего отца.

Я свободно бегал в тюрьму к отцу, меня жалели и пускали к нему.

И вот наступил день, когда в городском театре было назначено судебное заседание.

Всё шло по сценарию ложного обвинения. И вдруг, на третий день процесса, как взрыв бомбы, раздалось чтение ходатайства отца о приобщении к делу подлинного экземпляра директивы Госбанка, разрешающей производить оплату закупок с повышенной влажностью.

Судьи, посоветовавшись, решили, что документ подлинный и может быть приобщён к делу.

Тогда, на следующий день, отец внёс ещё одно ходатайство: «Ввиду того, что директива Госбанка доказывает недостоверность и ложность обвинения,  я прошу изменить меру пресечения и всех обвиняемых освободить из–под стражи, и дальше вести суд в обычном порядке».

Когда и это ходатайство судом было удовлетворено, публика, битком набившая зал театра, встретила такой поворот дела овацией стоя!

Дальнейшее уже было делом техники.

Через два дня суд завершился оправдательным приговором для отца и двенадцати его сотрудников.

Отец понял, что в Черкассах ему оставаться нельзя. Мстительный работник ГПУ оставался на месте, и всего можно было ожидать.

Поставив памятник на дедушкиной могиле, папа выехал в Днепропетровск, а вслед за ним и мы.