Как я любила быть среди людей….
В праздники или в будни, нарядиться в какое – то платьице,выйти из дома и прибежать к подружке просто поболтать.
Зайти в полный зал пружинистой походкой…. От чего зависит лёгкая, летящая походка? От обуви? От настроения? Модные и удобные босоножки на танкетке позволяли почувствовать смелую женственность. К этим нарядным босоножкам хотелось сшить одежду, подходящую к новым чертам характера. Покупка обуви всегда была событием – сапожки, туфельки, домашние пантолеты на каблучке.
Детские кожаные ботиночки, легкие, точно по ноге, пробуждали желание танцевать. Я их только померила перед праздником, и вдруг начала летать по комнате, выплясывая танцы в самых разных жанрах …. А главное, было ощущение, что все смотрят на меня, и видят какая я необыкновенная в этих замечательных ботиночках!
А долгие годы отрочества у меня были туфли, которые только подчёркивали мою неуклюжесть и угловатость. Как назло всё, что я носила в те годы, висело на мне, как на вешалке. Ни один цвет не был мне к лицу. Мы жили на грани бедности и в бездне грусти. Жизнь делилась на сезоны, недели, дни. И каждый из нас в обязательном порядке, не нарушая режима и расписания, выполнял всё, к чему обязывала система и распорядок.
Годы я не знала, что люди делятся на жаворонков и сов. Честное слово! Я считала, что все просыпаются рано утром и идут в школу или на работу. А тот, кто спит до обеда, т.е. валяется в постели – это аморальный тип и ему нет места в нашем социалистическом обществе….
А себя я вообще никогда не спрашивала, хочу я спать или нет. Война закончилась, но военное положение в нашем доме осталось. Девочкой я была собранной и организованной, но мне это не очень – то помогало. Изо всех сил старалась аккуратнейшим образом сделать уроки, но никогда не блистала успехами в учебе. Наоборот убеждалась, что с неба звёзд не хватаю, и учителя подтверждали мою посредственность соответствующими отметками.
Как раз этот период, когда я не знала, что можно просто поваляться в постели с книжкой, не имеющей отношения к школьной программе, или повертеться перед зеркалом, примеривая мамины туфли на каблуках, удачи обходили меня стороной.
Но с самого первого момента, я помню как тянуло меня к людям. Магнитом, сильнейшим притяжением я ощущала желание быть среди гостей, приходивших к моим родителям – слушать, разглядывать, хотя бы украдкой. И это были впечатления, запомнившиеся ярко и многогранно. Но среди взрослых мне не разрешали крутиться. Не было принято детям находиться среди взрослых.
Конечно, моя комната, с потрёпанным одноухим мишкой, всегда ждала меня. Но, может быть, одиночество, с которым я позже познакомилась очень подробно и близко, было вынужденной необходимостью с детства? Мне хотелось привлечь к себе внимание, но гнев отца остужал это желание, и оно как улитка сворачивалось и превращалось в крошечный комочек, покрытый панцирем.
Я была творческим человеком в детстве, и вокруг меня были способные дети. Это не воспоминания, а факты, в которых я убедилась через десятилетия….
Общение с подругами не приветствовалось ни дома, ни в школе. Если я дружила с мальчишками ( а я дружила с мальчишками), то такую, как я, называли «мальчишница». Причём звучало это слово грубо, сурово и унизительно.
А однажды дома разгорелся скандал…. Уже в старших классах я часами пропадала у подружки, которая умела шить. До сих пор я не знаю, откуда она, пятнадцатилетняя девочка, умела так здорово шить? Наверное, её мама шила.
С раннего утра, когда её родители уходили на работу, можно было прибежать к ней, прихватив с собой настроение из пушистой зимы, которая всегда была около её дома, или веточку ранней весны в виде состояния счастья знакомого нам только, когда мы молоды.
Там, в этой солнечной комнате, не было уроков шитья, но там кроили, чертили, примеривали, шили. Девочки старше меня, работали над посадкой рукава к уже скроенному жакетику, над манжетом блузки. Я крутилась среди подружек мастериц, вдохновляла и восхищалась результатами их творчества. Мы и не думали учиться танцевать под песни Муслима Магомаева, просто включали гибкую пластмассовую пластинку и дышалось свободно и весело….
Прибегая по снежной тропинке домой, как воришка, я не успевала убрать квартиру к приходу родителей с работы, а это была моя обязанность номер один. Вторая обязанность – это уроки. Не очень - то способная, ничего не хватающая на лету, я совершенно «скатилась» в успеваемости. Меры были приняты! Мне запретили бегать к подружке, где мы дышали свободно и легко, весело пили чай с прозрачными ранетками, учились завивать бигуди и красить ресницы….
Каждый по – разному реагирует на запреты. Кто – то спорит, ссорится, бунтует, настаивает на своём.
Я не спорю и даже не думаю бунтовать. Факты смотрели мне в лицо - с ними не поспоришь. Я не из тех, которым везет. Может быть и есть такие, кто не учил этюд до умопомрачения, а он у него блестяще звучит…. Нет, это не я! Мои успехи высчитаны, продуманы, спланированы. Это даже не успехи, а победы.
За окном была метель. Именно в марте, когда все ждали весеннего тепла, зима не сдавалась. Я возвращалась из музыкальной школы, меняла папку с нотами на портфель с учебниками и шла в школу. По инерции я ещё несколько лет хохмила, балагурила на уроках, но всегда это вызывало негодование учителей. Не только на уроках, но и на школьных вечерах, я встречала осуждающий педагогический взгляд, и шутки мои собственные или моих одноклассников начинали казаться глупыми, а сама я себе вульгарной.
Через годы мне скажут, да я и сама пойму, что у меня нет чувства юмора…. У девочки шалуньи, у веселой придумщицы и фантазерки полностью исчезнет понимание шуток и желание шутить. Я всю жизнь буду останавливаться неподвижным взглядом на человеке, который будет рассказывать мне анекдот или смешную историю.
Школа была закончена, этюды и сонаты выучены, аттестат получен…. И вот однажды, мне было тогда лет девятнадцать, я увидела в зеркале старуху. Не в веселую бабусю, которая поёт частушки, или рассыпает сказки, шутки – прибаутки, а старую одинокую женщину.
«Средь шумного бала», праздника, веселья, мне было так холодно, что ледяные ноги в изящных туфлях из крокодиловой кожи, превратились в культяпки…. Казалось, что ступни мои ампутированы. « Почему я не такая как все? Почему мне не весело? Почему я не танцую?»
Кто – то разговаривал со мной, пытаясь перекричать первомайский оркестр, но я глохла от гробовой тишины, которая была внутри меня.
Никто не замечал моего ухода с этих праздников. Я не знала, почему мне плохо. Может быть потому, что всё прыгающее от радости вокруг меня, было фальшиво, лживо и поэтому подло?
И вот так остановившись на перекрёстке, где закончилась юность с её трудностями и экзаменами, я осталась совершенно одна.
Все разъехались, разошлись по своим жизненным маршрутам. Мне хотелось вернуться в школьный коридор, и рассказать о себе…. Или подняться на школьную сцену и сыграть на стареньком пианино ноктюрн Шопена. Но здание школы было чужим, и даже улица по которой мы бежали стайками, не узнавала меня.
Из под ног уходила земля, на которой я выросла, получила образование и профессию.
Культ личности Сталина был разоблачен, но правда не торжествовала. Булат Окуджава пел песни, напоминавшие баллады, и его друзья тоже взяли гитары в руки, и тоже начали петь нам то, что было у них в сердце. Искренность согрела очень многих. До сих пор люди рассаживаются вокруг костра и слушают всего четыре аккорда, которые поддержали меня в тот период, когда мы не поднимали друг на друга глаз....
Реальная жизнь не давала надежды на светлое будущее, волны скептицизма в обществе были настолько высоки, что остаться живым в этой пене разочарования и горя не представлялось возможным.
По жизненной роли я была молодой женщиной, мамой дочери, а чувствовала себя оцепеневшей от окриков, на которые не скупилась реальность.
Было принято ходить в кино. Все без исключения покупали синенькие билетики, с указанным местом и рядом в кинозале. В городе, даже небольшом, было несколько кинотеатров, и фильмы, неизвестно откуда появлявшиеся ,показывали то, что написал сценарист, поставил режиссер, исполнили артисты. Композиторы писали музыку к этим кинофильмам, а музыканты исполняли мелодии - и сегодня мы слушаем их с огромным удовольствием!
«Девчата» с Надеждой Румянцевой и Николаем Рыбниковым жили в добром кино, которое приглашало меня радоваться вместе с ними. Совсем простенькая девочка с экрана дарила мне смелость и желание быть счастливой.
«Дайте жалобную книгу» с изящной Ларисой Голубкиной и Олегом Борисовым, танцующими в заключительной части фильма, очаровали меня музыкой и словами песенки:
«Добрый вечер! А что это значит?
Значит день был по доброму начат,
Значит день был по доброму прожит,
Он умножит счастливые дни….»
Я чувствовала, что этот фильм расколдовывает меня, выводит из холодного мира, в котором я превратилась в тоскливое существо.
Все создатели фильма «Дайте жалобную книгу!» трудились над тем, чтобы помочь мне в тот период, когда кончилась, так называемой победой, война, а радости в душе не было.
Анатолий Папанов, Рина Зеленая, Юрий Никулин, Николай Крючков, Зоя Федорова, изумительная Лариса Голубкина и симпатяга умница Олег Борисов пришли в мою жизнь, чтобы сказать то, что я не услышала в реальной жизни.
Операторы Владимир Нахабцев и Анатолий Мукасей, сценаристы Александр Галич и Борис Ласкин – это личности, талант которых я почувствовала, не зная ещё тогда масштабов их дел в кинематографе.
Анатолий Яковлевич Лепин (настоящая его фамилия Лиепиньш) рижанин, пригласил Ларису Израилевну Мондрус исполнить песни, которые очаровали меня. Кстати Анатолий Лепин сочинил музыку и к «Карнавальной ночи» и к «Девушке без адреса»….
Уберите музыку из этих фильмов? Разве можно представить себе «Карнавальную ночь» без музыки Анатолия Лепина?
Джаз - оркестр Эдди Рознера сопровождал эти фильмы.
Я не знала тогда, что люди, создавшие песню «Добрый вечер! А что это значит?» прошли жизнь с испытаниями, которые не сломили их. Я читаю о жизни Эдди Рознера, и поверить не могу, что этот элегантнейший талантливый музыкант, с великолепными данными и серьёзным музыкальным образованием, прошёл войну, а в 1946 году был арестован и на десять лет сослан на Калыму…. В 1954 году он был освобождён, и уже в 1956 году оркестр Эдди Рознера слушали миллионы поклонников его таланта в фильме «Карнавальная ночь».
Эти даты и факты удивительных биографий я узнала намного позже, а тогда в 1965 году я видела легкую, невероятно обаятельную Ларису Голубкину, танцующую в зале ресторана, который она сама создала. Все участники это великолепного фильма говорили мне с экрана: «Живи! Не жди никакого приглашения к жизни!»
Софи Лорен в этом же 1965 году, может быть чуть позже, пришла в мою жизнь в «Браке по итальянски». Она сказала правду о жизни женщины, которую я не могла знать. По понятиям, которые я получила в семье, ни один мужчина не подходил мне. И вдруг этот «Брак по – итальянски». Мы восхищались! Чем? Унижением главной героини перед мужчиной, которого она хотела заставить быть отцом его же собственных детей? Мы восхищались правдой!
Больше я не верила глупостям, которыми меня продолжали кормить. Великая Софи Лорен с Марчелло Мастроянни научили меня смеяться над собой и выходить из парадоксальных ситуаций, а не сдаваться и опускать руки.
Я научилась смотреть в лицо трудностям:
«....Быть как стебель, и быть как сталь
В жизни, где мы так мало можем….
- Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!»
Эти строчки мне подарила Марина Цветаева, а вместе с ними и чувство независимости – самый главный подарок в моей жизни.
Я обрела свой тон, стиль, походку! На меня оглядывались на улице, ко мне навстречу шли друзья.
Началась настоящая жизнь с любовью, увлечениями, разочарованиями, страданиями. События в реальной жизни были прекрасными и ужасными. Всё было так, как должно быть!
И сегодня, когда в толпе большого города вы увидите яркую девушку, с прекрасными изумрудными глазами, на хипповый наряд которой оборачиваются прохожие, знайте, что это моя внучка с друзьями и с музыкой идёт по этой планете и дарит ей свою красоту!
