Давно для себя решила, что настоящая женщина интересна своей беспечностью. Она не знает сколько стоит ужин в ресторане, она не экономит деньги, чтобы купить что-то полезное в семью, она не штопает и не латает, она никого не мирит, но и не ссорит.

В пять или в шесть лет, не помню точно, но я видела, как подружка ест печенье на улице и представила: у неё, наверное, дома был обед, а потом на закуску она взяла из вазочки печенье… Вот здорово!

Недавно поделилась со старшим братом воспоминаниями о детстве, а он сказал, что другие люди жили ещё хуже. Вполне возможно, что он прав. Только хуже уже было некуда…

Обязанности по дому не давали расслабиться. Но если сегодня обязанности ребенка – это собрать игрушки, не разбрасывать одежду, помочь маме убрать со стола, то в моё время игрушки не собирали, потому что их не было. Одежду тоже не разбрасывали по той же причине.

Были поручения другого рода: купи хлеба, не забудь закрыть дверь, не потеряй ключ, подмети, веди себя хорошо.

Чтобы вести себя хорошо, нужно было как можно раньше стать взрослой. Мне не нравилось быть взрослой, послушной и хорошей девочкой.

В младших классах не помню беспечных детей. Помню отличников, помню себя далеко не отличницу и помню двоечников. Может быть двоечники были беспечными? Но я хотела не такой беспечности, а какой – то другой, загадочной….

Жизнь по свистку или по звонку. Перемена – выбежали все ватагой во двор. Звонок – в класс. И так годы. Дрессировка. Линейка в актовом зале, равнение направо (или налево – не помню), носки обуви тоже выровнять и стоять не сутулясь, не двигаясь, молча. Не перебивать взрослых.

Сидеть за партой прямо, руки сложить. Хочешь ответить? Подними одну руку, но не отрывай её от парты.

А я хотела быть беспечной….  Папа брал меня на прогулки. С мамой я не гуляла никогда в жизни, она была занята делами поважнее.  А с папой мы один раз гуляли в парке. Это был реденький молоденький парк, недалеко от дома, и мы прошли круг, беседуя на очень серьёзные темы. Мне было десять лет. Он рассказывал о своем отце, о брате. Они погибли на войне. И папа мне о них рассказывал, когда мне было десять лет. Я возвратилась домой с прогулки по парку ещё серьезнее, чем вышла из дома.

А мне хотелось быть беспечной. Я не знала, что такое беспечность, но приглядывалась вокруг, чтобы не пропустить её.

Годы в школе – это сплошной знак вопроса. С кем дружить? С кем не дружить?

Кто я? Почему я учусь не на полную катушку? Почему – то всегда считала, что я плохо учусь…. Странно. А училась я очень даже хорошо. Но уроки и задания – это сплошная серьёзность. Чистописание…. Хорошо, что я относилась к нему, как к рисованию, а то бы сошла с ума! Ровненько, нажим и волосяная. Удивляетесь? А так писали ручкой: заглавные буквы, маленькие буквы.

Почерк. У меня не было своего почерка. Это позже я узнала, что у всех людей разный почерк. И характер у всех людей разный. А когда было чистописание, о почерке и о характере разговора не было.

Палочки, элементы букв, специально разлинованная тетрадка…. А я хотела быть беспечной.

Это был уже пятый класс. Преподавательница истории, симпатичная женщина небольшого роста, с пышной прической, которую она держала в рамках аккуратной стрижки. У неё был бюст, обтянутый полосатым свитерком в песочный тонах. Она рассказывала о древнем Египте, и этот свитерок, обтягивающий бюст учительницы, напоминал пески и формы пирамиды древнего Египта. Помада на губах, манеры и голос мягкие и холеные, как она вся сама. В подсознании отпечатался облик женственности. Дома я должна была выполнить какое – то задание по контурным картам, но меня тошнило от этих сине – бледных линий, ничего мне не говорящих. Я сидела напротив контурных карт и мечтала о беспечности. И чтобы у меня был бюст и помада на губах ….

Беспечность уже накапливалась. У слова "накапливалась" корень капля - именно по каплям накапливалась беспечность, которую надо было не потерять, как всякое ощущение счастья. Пломбир в вафельном стаканчике. Мне давали деньги (обычно без сдачи), нужно было не потерять, дорогой молиться, чтобы ларек был открыт, а потом купить и нести домой. Мороженное только себе никогда не покупала. Всем! Если было мороженное на палочке, упакованное в бумагу, то мама спрашивала: "А что, в стаканчиках не было?" – мама умела быть беспечной на фоне любых проблем и лишений.

Мама была экстравагантной женщиной – она могла плакать и тут же смеяться, обижаться и не разговаривать (не объясняя причины), шутить, язвить, любить и ненавидеть…. И при этом быть беспечной. Но мамина беспечность мне не нравилась.

Я вообще не любила беспечность, которая унижает других людей. Мне хотелось наоборот! Быть беспечной, чтобы всем было около меня весело.

Но как только я становилась беспечной и веселой, сразу находился кто-то, кому было кисло от моей беспечности. А когда рядом со мной кому – то кисло, я не могу быть беспечной.

Мне было одиннадцать лет, и мой первый учитель музыки относился ко мне, как ко взрослой девушке. Но какая может быть беспечность на уроке музыки? Бемоли и диезы, скрипичный ключ и басовый окружили меня со всех сторон так, что я и думать уже ни о чем не могла. Беспечность на долгие годы отдалилась от меня и даже потерялась из виду.

С детства я пела в хоре. Детского хора не было, поэтому я пела в почти профессиональном хоре, который гастролировал по республике в специальном автобусе. Мне, как и всем участникам, сшили длинное платье, для сцены.

Девочка – школьница поёт во взрослом хоре. Можно ли было себе позволить беспечность, игривость, кокетство? Хор пел чуть ли не на восемь голосов – полифонию, народные песни, классические произведения.

Счастье, гордость и ответственность. Беспечности там не было и быть не могло.

Даже не пробовала вести себя, как подружки из зажиточных семей. Я хотела бы вести себя так, как они, но не могла. Вернее, не умела. Слушала и поддерживала компанию, но в этот период мои родители, как с цепи сорвались: "Куда пошла? С кем пошла? Где была?" Так наступила юность.

Однажды я себя увидела в маленькое зеркальце. Это было не квадратное крошечное зеркало, а величиной с блюдце и на ручке. Я собиралась в школу, во вторую смену (с двух часов), долго заплетала косу, которую подняла на затылке и хотела в зеркальце на ручке посмотреть "вид сзади". Но пока искала нужный ракурс, встретилась со своими глазами в маленьком зеркале.

Какой-то свет от окна был особенный. Он скрыл и затушевал все веснушки на носу, и я просто обалдела и растерялась…

Не могла оторвать глаз от этого отражения. Я была копией артистки из индийских фильмов. У меня даже родинка была на лбу между глаз.

Вот так встреча! Это было первое знакомство с собой.

Никакие насмешки брата, никакая строгость отца, никакая ревность подружек, не могли остановить этот процесс счастья. По- прежнему школьница, обыкновенная девочка, но уже с ощущением женственности, которое досталось мне по наследству от каких –то заморских красавиц.

Начался короткий, но очень яркий период моей беспечности.

Это были 60 –е годы.

Во дворах играли на гитаре и пели почти до утра. Я переписывала в тетрадь стихи поэтов того времени, пела песни под свой аккомпанемент, откуда-то появилась синяя плиссированная юбка и бархатный джемпер.

Телевизор?  Не помню. Был тогда телевизор? Только по вечерам и то не каждый день. "Кинопанорама" привела Феллини и Джульетту Мазину, Анни Жерардо и Лукино Висконти. Алексей Каплер – интеллектуальное обаяние!

 На этом фоне не только я, но и многие почувствовали эту сказочную беспечность.

Но это была всего лишь "Оттепель".

Точно помню эти годы. Я их и сейчас вспоминаю.

Но счастье это закончилось, причем внезапно.

Утром я вышла замуж. И беспечность моя испарилась. Собирала я её собирала по каплям, а она испарилась.

Потом были моменты и даже фрагменты, когда мне было позволено шутить, веселиться, но я знала – это всего лишь момент или фрагмент: у него есть начало и обязательно конец.

В мечте и в поисках этой беспечности я почти сошла с ума. Выручило творчество, за которое ещё и деньги стали платить. Родились дети – а это радость даже для самых угрюмых. Мы не были угрюмыми. Мы были серьёзными.

Всегда себя спрашивали: ну что мы такие серьёзные?

А оказалось, что были причины.

За нашей спиной готовились войны. Мы были заняты работой, учебой, воспитанием детей, а когда подняли голову, увидели, что надо принимать решение. О беспечности уже никто не мечтал – спасали детей.

Кто-то где-то решил, что республики – это уже не Россия, и мы оказались в толпе русскоязычного населения. Беженцы. Закрыли двери своих домов и оставили улицу, где нас помнили беспечными.

Политика вытеснила всё. Галантность, элегантность, остроумие, обворожительность, очаровательная беспечность…. Где это всё?

Иногда вижу красивых цветных птиц и завидую им: "Наверное, они чувствуют себя беспечными…" А может быть и нет.

Ну и пусть!

- Ну и пусть! – сказала она себе и выключила настольную лампу.

Сима хотела бы ложиться спать каждый вечер в чистой квартире. Чтобы все вещи по местам, чтобы ни пылиночки, чтобы босые ноги чувствовали чистый пол.

У неё уже не было сил наводить порядок, убирать со стола крошки, мыть чашки… Со всех сторон на неё смотрели грязные окна, пыльные шторы, напоминая о себе и о работе, которую она ещё не сделала.

Не пропуская, она читала все советы знающий людей – как лучше убрать, чем лучше вычистить. Но пыль опять накапливалась, пол пачкал ноги, посуда в раковине ждала её, и никогда сама не исчезала.

Сима помнила себя вихрем. Она была в молодости "человек –вихрь": выбивала дорожки, мыла раковины, поднимала стулья вверх ножками на стол перед генеральной уборкой. Любая девушка её возраста была хозяйственной во времена, когда Сима была молода.

 Фильм "Журналист" с Галиной Польских, очаровал Симу. Главная героиня мыла пол точно также, как Сима. "Раз она мыла пол, а потом нашла своё счастье, значит и я найду! Самое главное, мыть пол!" – нет, конечно так Сима не думала. Она была умной девушкой и понимала, что женщина – это гармония, это совокупность способностей: она может и салат оливье приготовить, она может деньги сэкономить, она может рожать детей и быть профессионалом в своей профессии. Позже Сима узнает, что женщина ещё может водить машину.

                                            ****

Утро наступило не сразу, сначала была душная ночь. Август уходил, как умирал. Август умирал и забирал с собой Солнце, которое всем надоело. Август забрал Солнце, а на небе собрались тучи и, на фоне жары, стали всех душить.

Сима открыла все окна и двери, но даже намека на прохладный ветерок не было. Над кроватью висела картина Ван Гога: темно - синее небо грозилось разразиться дождем на желтые поля.  Гроза всегда грозится. Тучи начали новый день, но они были не грозовыми, а просто безвольными тучами, которые собрались густой толпой на митинг, посвященный окончанию военного лета.

Город спал под этими тучами. Если люди способны спать, значит всё нормально.

"Рано встает охрана!" – это про Симу. Неторопливо она начала уборку, которую поленилась сделать с вечера. Никаких ведер воды с пеной, просто протирала полы специальной палкой. Самое главное не поскользнуться. Когда-то её ноги разъехались, и она шмякнулась на мокрый пол со всего размаху. Сима зажмурилась от боли и страха, а когда открыла глаза то поняла, что лежала без сознания минут двадцать. Она точно это помнила, потому что опаздывала на работу, и решила быстренько вымыть полы. Перед тем, как упала, смотрела на часы, чтобы не опоздать на работу. И когда очнулась, тоже посмотрела на часы….

Подползла к телефону и беззаботным голосом спросила у сына: "Что прикладывать к коленке, если я её ушибла немножко?" Сын строгим голосом сказал, чтобы приложила лёд, как все спортсмены, и положил трубку первым. Его сердитый голос дал силы встать с колен.

Перелома не было, но сустав возле стопы посинел, распух и болел, как ненормальный. Сима накрасила глаза и поехала на работу.

Нужно было проводить генеральную репетицию стоя на ногах. Сима очень хотела лечь на носилки, и чтобы её вынесли из этого зала полного детей, родителей, начальников и её коллег. На её ногу никто не обращал внимания, несмотря на то, что она всем сказала, что упала утром. Почему – то это было всем смешно…. Люди смеются, когда кто-то падает, Сима это знала, но понять никогда не могла.

Времени было в обрез, нога в широкой обуви распухала, о носилках можно было только мечтать… Поэтому Сима приказала всем, кто не участвует в спектакле, выйти из зала. Для большей убедительности наорала на звукооператора, который и не думал начинать работать. Директор, толстенькая, коротенькая женщина, тихо прошипела Симе про её невыносимый характер, прежде чем выкатилась из концертного зала вон.

Вечером был выпускной вечер, все пели и танцевали, всё прошло удачно, даже засняли это всё на видео. Сима не знала, что это последний её концерт. Сердце сказало: "Хватит!" и остановилось на какое-то время. Этот отрезок времени назвали "клинической смертью".

                                           *****

Приятно было проходить влажной тряпкой уставшие от жары полы. Маленький кусочек планеты, на котором жила Сима, освежался, после душной ночи – книги возвращались на полки, простыни вытягивались по струночке, цветы получали свою небольшую, но порцию воды.

Сима была довольна. Всегда, когда она завершала уборку, она была довольна.

Это странное утро с пухлыми безвольными тучами, принесло ей воспоминание о вчерашней телевизионной передаче. Открытый урок Дмитрия Быкова. Он и писатель, он и поэт, он и журналист, он и преподаватель. Говорит, как всё ужасно в стране, где он проживает, но при этом очень доволен собой. Глаза его просто светятся от радости!  Он ходит по бутафорскому классу и, задрав высоко голову, вещает свои мысли, которые ученики записывают. Ученики тоже бутафорские – Сима это знала точно. Где вы найдете сегодня детей, которые будут так смирно сидеть, не перебивать учителя, не спорить с ним, не шевелиться? Раньше были дети "ленинцы", а теперь такие копии Путина – "путинцы".

Итак, перед бутафорски раскованным преподавателем Быковым, сидят как вкопанные, бутафорские ученики "путинцы" и делают вид, что слушают учителя и даже записывают за ним, как будто есть, что записать.

Он так оригинален, он так свободен в манерах и в поведении …. Тема урока:

" Русская литература в советский период": производственная тема – это было обязательным условием в искусстве. Люди обязаны были трудиться и это было плохо – примерно так говорит Быков, задрав руки к голове, как будто он у себя на кухне.

 И никто из учеников не скажет ему: "Но труд сделал из обезьяны человека!", или "Страна была разрушена революцией, войнами. Как можно было не работать? Не выходить из руин и из горя?" Да и вообще: "Без труда не вынешь рыбку из пруда!"

Но молчат маленькие бутафорские "путинцы" – растет новое поколение молчаливых, причесанных, надрессированных, понятие не имеющих, что такое свобода ….

Сима, через много лет, поняла, что имела ввиду старушка, на вид сумасшедшая, которая приблизилась к ней на автобусной остановке, поправила ей воротничок на блузке и сказала: "Эх, вы!!! Русские…."

Сима запомнила эту странную старушку, и прикосновение её скрюченных от артроза пальцев. Один глаз у неё был больше другого – возможно, что искусственный. Но только сейчас, спустя годы, Сима поняла, что имела ввиду эта полусумасшедшая старушка: Сима была тщательно и нарядно одета, взволнована, переживала – примут её на работу или нет? А старушка ей как бы и сказала: "Что ты переживаешь? Конечно тебя примут! Кого же примут, если не тебя?"

Но мы так воспитаны, переживать. И самое главное, у нас всегда есть причины для переживаний. И что важно отметить, причины для переживаний у нас объективные.

                                                 *****

Пухлые тучи напомнили бутафорского Быкова, Быков напомнил полусумасшедшую старушку, а старушка напомнила Симе, что и она, Сима, не молода.

Пальцы её пока без артроза, глаз пока не искусственный, но всё изменилось до неузнаваемости.

Сима вдруг поняла, что черепаха тоже двигается. Необязательно бежать упругой походкой, необязательно всё помнить и успевать…. В темпе черепахи можно тоже переделать много дел и забыть то, что не надо помнить.

"Самое главное – подумала Сима, перед тем как заснуть – что всё продолжается". У Симы четыре внучки. Все разные и интересные девочки. Старшие уже отслужили в армии, а последней вчера исполнился месяц. Когда Сима приходит помочь с маленьким ребенком, девочка прижимается к ней и как бы говорит: "Ну наконец-то мы встретились!"

Раньше, когда Сима работала в школе, её окружала после урока ватага детей и было тоже самое чувство: " Ну наконец-то мы встретились!"

                                             ****

 Как быстро всё набрасывается в доме. Опять кресло полно каких – то одежд, стол в таком беспорядке! Обувь разбросана…. Хорошо хоть цветы успела полить.

- Ну и пусть! – сказала Сима и выключила настольную лампу около кровати.

Уходи в себя. Закройся, как улитка.

И не найдет тебя ни ветер, ни печаль….

Обиды, словно стрелы, отлетают

И годы – корабли уходят вдаль.

Туман притворства, липкий смог  повсюду,

Мы дышим ложью, вместо чистоты.

Нам говорят, что жизнь  - это уроки,

Но, знаешь, не готов к урокам ты.

Уродство века – реки горя,

Невежество - их берега.

Тебя уносит, как теченьем,

И где спасения рука?

Какие скрипки? Всё забыто!

И музыке закрыли рот….

Мы молча смотрим в век уродства,

И ждём: когда же он пройдет?

Затихнут войны, и погаснут

Костры вражды  затушит дождь.

И мы забудем власть уродов

Во времени исчезнет вождь,

Который этот век возглавил,

И преступленьям дал он трон.

Иллюзию он нам оставил,

И дал ей грубый, грязный тон.

И Ложь гуляет по проспектам,

И Страх, как вирус, всех настиг.

Мы в грустном мире – это правда,

Но помним: жизнь, она как миг….

Как миг прекрасный иль ужасный,

Не в этом суть, и не об этом спор….

Что мы оставили, скажите?

Век всё украл - он просто вор!

Мы все без нежности и счастья,

Закрыты окна и душа….

Перевернем ещё страницу,

 Любовь уходит не спеша -

Оставит нас, мы слабы духом,

Кто может в век предательств жить?

Любить? А нужно ль это чувство?

И рыцарство пора забыть.

Прозрение наступило под душем. Она на внутреннем автомате просыпалась и шла в ванную комнату. Вода немного успокаивала пульсирующее от высокого давления грузное тело, освежала от жары, духоты, зноя, которые не давали отдохнуть даже ночью. 

Взгляд её упал на шампунь – это была почти густая масса, и надо было нанести её на голову. Мысль, как короткая, но яркая молния, вспышкой пронзила, или вернее, поразила её: "Я не чувствую запаха шампуни…. Почему?" Она внимательно рассматривала перламутровую смесь у себя в ладошке и знала точно, что должен быть аромат. Пусть косметический, синтетический, но есть аромат у шампуни. 

Когда-то в салонах парикмахерских или в дорогих магазинах ей нравился запах специальных дорогих духов, который торжественно встречал ей уже у входа. Сейчас эта горстка шампуни, покоилась у неё на ладони, как мертвый какой-то зверек….

Сима выросла на поговорках о мудрости: мудрый уступает, мудрый не спорит, мудрый прощает, мудрый объясняет и т.д.

Вот она и уступала, молчала, не спорила, объясняла. А потом осталась одна….

Все, кому она уступала и объясняла покинули её, а сама Сима ходила по развалинам и осколкам разрушенной жизни и даже не анализировала: почему так всё получилось?

 Она делала всё правильно: когда-то Симон Соловейчик (кто-то ещё помнит это имя?) написал в своей статье: "Если не знаете, как поступить, уходите в Великодушие". Она часто не знала, как поступить, и поэтому все привыкли, что она добра и великодушна.

Мысли её всегда были не с ней. Если сможете, представьте, что вы бегаете суматошно из дома в дом, из квартиры в квартиру ваших друзей, знакомых, родственников, судорожно стучите в их двери и всем говорите, как вы за них волнуетесь и переживаете! Вот так Сима мысленно, уже ночью, уставшая от дневных забот, всё равно металась по судьбам людей, которых она знала, и вопросы, как злые осы, крутились в её голове. Нет она не сама лезла в частную жизнь людей. Это частная жизнь людей лезла к ней в жизнь.

Словно большое тенистое дерево, она давала отдых тем, кто поссорился с мужем или с детьми, с начальником или с продавцом магазина. Все, кто заходили в тупик, появлялись около Симы с этим запутанным клубком обстоятельств и причин конфликта, и она не склонившись, а сгорбившись над этим запутанным клубком чужих проблем, сидела не один день или не один месяц, чтобы всё распутать.  Иногда из-за угла выглядывали те, кто поручили ей свой клубок проблем и, крутя растопыренными пальцами около лица, весело по - клоунски кричали: "Обманули дурака на четыре кулака". Сима щурилась от внезапного света Правды, но не обижалась, просто опускала ниже и ниже плечи, понимая, что талант её помогать людям, тает с каждой насмешкой судьбы.

Долгие годы она гордилась собой. Согласитесь, что это не просто характер или знания, а ещё и способности, талант находить для каждого нужную интонацию и вложить в неё подходящие слова, упаковать в дружелюбность, завязать веревочкой из терпения и прикрепить цветочек из любви.

Если в её доме появлялись ссорящиеся супруги, они сразу видели в ней "маму" – мама накормит, напоит, успокоит, даст надежду и денег, для осуществления этой надежды. Люди, старше её, становились ей "детьми". Даже тот, кто начинал с ней флирт, превращался в её "ребеночка".

Как-то, зайдя в булочную, она покупала сыну школьнику булочки для бутербродов. Из-за её плеча высунулась голова ухажера, который уже несколько кварталов шел за ней по пятам и говорил текст влюбленного мужчины. Тут же, в булочной, он из-за её спины произнес тоном избалованного ребенка:

- И мне купи булочку. Вон ту с маком!

" Ещё один сыночек!" – подумала она и купила ему булку с маком.

Появились морщинки вокруг рта. Она любила морщинки вокруг глаз у людей, смеющихся и улыбающихся. Сима не улыбалась.

Она внутри никогда не улыбалась. Она согревала своей улыбкой других. Она дарила тембр своего голоса, как скрипка, созданная то ли Богом, то ли мастером, которому Бог раскрыл секреты мастерства. Себе она никогда не улыбалась.

Иногда ей удавалось не покидать свой возраст молодой женщины. Но чаще она, наедине сама с собой, превращалась в древнюю старуху. Бродила по дому, как по захламленному чердаку с паутиной, или спускалась в Грусть по грубым ступенькам, которые вели в сырые подвалы её воображения и ощущения себя.

Всё чаще и чаще Опустошенность накрывала её своими нищими одеялами, и гулкая тишина наступала даже в потоке машин и людей - они не замечали Симу и мчались по своим делам….

И вот этот шампунь на её ладошке вдруг ожил, и из мертвой массы, похожей на мертвого бледно- розового зверька, превратился в розовый  цветок приятного аромата.

Сима понюхала воду, засмеялась вместе с каплями прозрачного чуда, которые вдруг вырвались из молчаливого плена. Какой-то утренний оркестр играл мелодию её настроения, и она впервые за многие годы, разрешила себе чувствовать! Прижалась щекой к мохнатому полотенцу и вспомнила, как в детстве был "банный день" – дома топили большой титан дровами, и воды должно было хватить на всех. Чистая постель, белье, а на стуле одежда на завтра….

Уже много лет она не имела права ни на что! Время рассчитано по секундам. Тексты разговоров: она должна была говорить лишь то, что хотят от неё услышать, её вид не должен вызывать вопросов. Всё продумано в этой жизни так, чтобы было хорошо тем, с кем Сима общалась.

Аромат шампуни ещё чувствовался во влажном воздухе ванной, и Сима продолжала размышлять:

- Если я приду на свадьбу к своим друзьям и, вместо конверта с деньгами, подарю им кошку…. А что? Красивая, пушистая изумительная кошка. "Она будет вас согревать, напоминать вам об уюте ваших кресел и диванов, она будет гулять по вашим карнизам и балконам…" Но при входе в ресторан стоят родственники жениха и невесты и собирают конверты с деньгами.

- А если я хочу подарить кошку или маленького котеночка, или кутёночка?

- Нет не положено! Мы скажем, что тебе дарить нам на свадьбы, на дни рождения, на юбилеи.

Мы скажем тебе, что говорить нам и как говорить! ….

После душа, она укуталась в тонкий халат и села в тени веранды. Солнце ещё не набрало своей мощи, поэтому большая чашка кофе с лимоном тихо напомнила ей о себе своим нежным ароматом. Первое, что к ней вернулось – это восприятие ароматов: цветы, полотенце тоже пахло чистотой и шампунь разбудили Симу от долгого сна, из которого она с трудом, но выходила.

"А когда же это произошло?" – подумала Сима, пытаясь вспомнить где она потеряла свою Радость, Легкость, Взбалмошность, Непредсказуемость? Кому она все это раздала?

 ….. Булыжные тротуары прибалтийских городов: Таллин, Пярну, Рига…. Новая двухцветная косыночка на шее. Нет! Тогда ещё было ощущение счастья.

Улица из пряничных домиков привела её на женский пляж. Она не сразу, но поняла, что можно раздеться и зайти в эту ледяную воду. Сима и не знала, что больше всего в жизни она любит плавать обнаженной в ледяной воде

На песке её ждали старенькие вельветовые брюки, сложенные так, что она уместилась на них своим хрупким телом и благодарно зажмурила глаза.

Рука собирала песок и струйкой отпускала его на волю…. Ветер пытался с Симой заигрывать, но она задремала "в чем мать родила" под куполом сияющего синевой Неба.

  Нет тогда в Прибалтике все ощущения радости ещё были с ней.

Она вернулась из отпуска, когда в её городе царица Осень расстелила по всем бульварам ковры из цветных листьев.

- Наша любовь была болезнью – сообщил он Симе. И добавил: - я женюсь.

"Не на мне – соображала Сима медленно, не соглашаясь с ним насчет любви-болезни". Но объяснять ничего не стала.

Он сам поймет через годы, что Любовь – это редкий божий дар, который дается совсем не каждому и не всякому. Не поднимая глаз, она ушла от него, унеся с собой тепло его руки. Когда они шли вместе, она всегда сжимала его руку в кармане старого его плаща. Тогда ещё она была способна помнить тепло его руки….

Осень не зря расстелила свои ковры из цветных листьев – она старалась изо всех сил отвлечь Симу от шока, от края пропасти, в которую хотелось упасть или сбросить все свои богатства души и характера.

Не сразу она отошла от опасной черты. Годы, не оглядываясь на прошлое, тяжелой поступью пошли вперед, а Симе, подстраиваясь под их шаг, приходилось семенить или бежать рысью.

Всё стало прямым, квадратным, острым, но боли она уже не ощущала, как, впрочем, и счастья.

                                                           ****                

Никуда невозможно было спрятаться от того, что приготовила ей реальные события. Рушились не только её картины жизни, которые она себе насочиняла и нарисовала. Всё, что окружало её, скрипело, скрежетало, раскалывалось на части, разламывалось и грозило гибелью.

Дети подрастали и, по наивности, не боялись того, что творилось вокруг. Это были девяностые годы, когда казалось, что Земля разламывается на континенты. Стало невозможным то, к чему люди привыкли. И вдруг стало реальным то, на что никто не рассчитывал и мечтать не смел.

Открылись границы государства, в котором люди жили без капли понятия о том, что творится в мире.

Может быть кто-то и знал, имел возможность посмотреть на белый свет, но Сима не понимая куда бежать, принимала решение покинуть ту страну, которая была её родиной. Смертельная опасность подошла близко к её семье и стала реальной угрозой.

Сима была минорным человеком. И страна, в которой она выросла была минорная. Улицы и дома, парки и кинотеатры – всё было окутано минором.

Эта страна, из которой уезжала Сима, была растеряна в прямом и переносном смысле. Всем казалось, что они навсегда расстаются с любимыми друзьями детства, с учителями, с соседями.

Все настолько привыкли к минору за всю историю страны, что шутки тоже были минорными.

Люди в этой стране могли быть серьезными и искренними. Сима любила серьезных и искренних людей.

Минорный вокзал, минорный поезд, минорное расставание….

Многие думают, что это так просто встать с любимой табуретки на кухне и переехать в другой мир.

                        *****

Солнце било в глаза, будило, будоражило и тащило за руку к морю.

По пути Сима мельком увидела в открытую дверь синагоги молящихся евреев.

Они раскачивались, что-то повторяли за солирующим голосом, и совершенно не обращали внимание на то, что происходит вне стен этого нарядного здания, в котором люди собираются специально, чтобы молиться.

Дети уже купили прозрачную коробку жвачек, огромную бутылку вкусного фруктового напитка и были счастливы.

- Ну, здравствуй, Море! – сказала Сима, не очень – то доверяя берегу, который норовил заманить её дальше в неизведанную глубину.

На большущем рынке она смотрела не на прилавки, а себе под ноги: столько прекрасных плодов, фруктов и овощей валялось на полу, что Сима просто видела, как из этой морковки, кусочка перца и одной картошечки можно сварить замечательный супчик.

Она привыкла экономить. Она умела штопать и латать, она умела из простыни сделать наволочки и полотенца. Зачем покупать, тратить деньги, когда всё на полу валяется? Сима нагнулась, чтобы подобрать ещё и яблочко, совсем хорошее яблочко, просто кто-то бросил или уронил его…

Смуглая рука прикоснулась к её пальцам. Она встретилась глазами с незнакомцем. Он помог ей выпрямиться:

- Бери, мама-ле, всё что хочешь! Не надо поднимать с полу! – сказал он ласково. Кто это был она не поняла: или директор рынка, или завскладом, или прохожий. Он щедрой рукой укладывал в просторные мешки помидоры и цветную капусту, яблоки и лук… Исчез так же внезапно, как и появился.

Полные сумки и кошелки они с сыном поднимали в гору к их съемной квартире. Вместе они считали килограммы продуктов и деньги, которые не истратили.

- Пять килограмм помидор, три килограмма яблок. Сколько это денег? – спрашивала Сима сынишку и не удивлялась, что он моментально давал правильный ответ. С шести лет мальчишка знал математику так, как многие восьмиклассники не знают.

Никто не начинал жизнь с нуля легко. Ни один человек! Даже если его встречали родственники или друзья, всё равно коротенькая эйфория сменялась депрессией, и все без исключения попадали в её сети.

Сима видела всё происходящее объёмно, поэтому многое радовало её. Она была счастлива, что вместе с семьей совершила переход из одной страны в другую, и все остались живы, несмотря на опасность этого путешествия.

Единственное, что мешало, а позже стало очень раздражать – это мажор новой жизни. Мажор был необоснованный, т.е. радоваться совершенно нечему, а люди рады. Сначала Сима думала, что они притворяются. Но потом пригляделась, подошла поближе и очень удивилась, что все радуются по-настоящему.

Все до одного веселые, шумные, уверенные в себе! И только Сима шла неторопливо со своим минором, и не хотела с ним расставаться.

- Улыбнись! – сказал ей продавец музыкальных инструментов. Он с опозданием открывал магазин, но это его не смущало. Она посмотрела на него укоризненным взглядом, а он повторил:

- Улыбнись!

- Что? – не поняла Сима, и торопливо стала объяснять ему какой инструмент ей надо купить.

- Всё будет хорошо! – громко, как будто она была глухая, сказал продавец и опять в третий раз уже приказал:

- Улыбнись!!!!

У него были бархатные глаза, с сединой шевелюра. Он пробежался по клавишам большими пальцами, и по гармониям Сима поняла, что он музыкант ресторанов. Пожав плечами, Сима улыбнулась ему из своего минора, и он очень хотел обнять её или как-нибудь выразить свои чувства.

Они подружились на много лет. Она присылала к нему родителей учеников, которые покупали в его магазине музыкальные инструменты для своих детей.

Но это не всё. Однажды он её спас. Просто спас от трагедии, от беды, от кошмара, от ужаса и от позора. Она вела большой праздник, выпускной вечер в школе, где работала. Её синтезатор стоял в центре зала, среди зрителей – это была задумка режиссера. Всё было отрепетировано, записано, готово. И вдруг кто-то задел или порвал кабель, соединяющий освещение сцены, все микрофоны, аппаратуру и синтезатор. Электрическое замыкание во время праздничного представления…. В кромешной темноте, суете, никто не знал, что делать и как быть. Кто-то пытался исправить положение, но даже, когда включили свет, стало понятно, что синтезатор умер. Кнопки и клавиши безжизненно молчали, и Сима похолодела от страха.

Это был компьютерный инструмент, и Сима дрожащими от волнения руками набрала номер этого продавца с бархатными глазами. Он находился в другом городе, магазин его был давно закрыт. На что она надеялась? Но он ответил!!!

В шуме, в гаме, посередине зрительного зала, Сима пролепетала в трубку:

- Йосенька, миленький, спасай !!! – она уже почти плакала.

Ему не надо было два раза объяснять.

- Четырьмя пальцами левой руки нажми одновременно кнопки F1, F2, F3, F4. Держи десять секунд! Не отпускай!!!!!!! Теперь найди кнопку "Память". Нашла? Молодец!  Жди ещё пять секунд! Резким движением одновременно отпусти все кнопки! Включай клавиатуру! Нажми кнопку регистров!

- Получилось!!!! –  Закричала Сима на весь зал. Все участники вечера и зрители смотрят на Симу и ждут, потому что от того включится или не включится синтезатор зависит продолжение праздника. Как в кино, все захлопали и начали обниматься.

- А, сейчас УЛЫБНИСЬ! – говорит продавец магазина музыкальных инструментов, и несмотря на расстояние разных городов, хочет обнять Симу или как-то по-другому выразить свои чувства к ней.

                                   ****

Нужно было начинать новый день. В то мгновенье, когда Сима почувствовала аромат шампуни и счастье от плескания под душем, она приняла решение. Может быть поздно, может быть надо было раньше? Но лучше поздно, чем никогда!

Уже звонил телефон её приятельницы, которая несколько месяцев пугала Симу своими трудностями в личной жизни. Она звонила днем и ночью. Иногда голос её хрипел, иногда истерично кричал, но никогда не звучал в нормальных тембрах.

- Приходи! Мне плохо! – капризно и строго гнусавила приятельница, не собираясь даже знать, может Сима прийти или не может, хочет или не хочет.

Но Симе уже было не важно, что чувствует её знакомая. Сима была погружена в свои чувства и ощущения.

- Нет! Не приходи! – сообщил тот же капризный голос, позвонив через три

минуты. – Я не спала всю ночь…   

Сима собиралась купить рыбу на ужин. Но для хорошей рыбы нужна новая сковорода… И вино, которое напоминало вишневую наливку.

- Приходи! Я сама не справлюсь! – уже третий звонок за прошедшие пять минут.

Сима пристально смотрела на сотовый телефон, точно зная, что ей нужно сейчас делать.

- Нет не приходи! – сообщил ей голос приятельницы. На этот раз пауза была минут десять. – Я тебе перезвоню….

Но не перезвонила… потому что Сима уже была далеко.

Эта живая горстка шампуни на её ладошке, это ощущение удовольствия от воды, которое сегодня волшебным образом смыло с неё глупую суету повседневности, ложь тех, с кем сталкивала её жизнь и наглость так называемых "слабеньких и беззащитных", превратили её в другого человека.

Она купила букет цветов и подумала: "На столе за ужином, рядом с фужерами, этот букет будет смотреться замечательно!"

Нам никогда не познать, почему злой человек нападает, почти всегда неожиданно, на того, кто делает ему добро.

И учат это Добро быть с кулаками, и не быть таким щедрым и наивным. Но невозможно объяснить, почему Зло завидует, лжет, клевещет, плетет интриги…. Нам не понять этого.

Точно также непостижимы и Добрые дела!

Как чувствует и понимает этот добрый Волшебник, что сейчас нужна его помощь? Как знает он кому нужно помочь, а кому не стоит?

Совершенно неожиданно муж потерял работу. Вот именно в этот период, когда многие и серьезные трудности были позади, он лишился работы, которой отдал сорок лет своей жизни.

Он сам даже не мог поверить, что это произошло. Я обвиняла его, он обвинял начальника, но факт остается фактом, чуда не случилось, и он оказался не у дел.

Чтобы привести нервы в порядок, здоровье, которое просто рухнуло, понадобились месяцы. Несколько недель он просто лежал на спине и смотрел в потолок. Потом поднялся и пошел по тропинке в горах. Сам он врач. Врач необыкновенный, потому что философ. И вот эта тропинка, по которой он проходил каждый день 10 и больше километров, совершила чудеса – без одной таблетки, она изменила положение физического и психического здоровья.

Но осталась неуверенность и тревога за будущее. Что дальше? Так думает каждый, кто остался жив, но понимает, что нужно начать все сначала. И вот тут без Волшебника не обойтись.

                           ****

В последние годы я очень болела. Возрастные изменения привели с собой гипертонию, которая начала хозяйничать в моем организме и наводить свои порядки. Головные боли сменялись головокружениями, тошнота - изжогой, нарушения в координации, и вдруг исчезло мое основное качество характера, даже я бы сказала талант: коммуникабельность.

Беззащитность, неуверенность в себе и страх перед реальностью, которая предусматривает общение с людьми.

Боли в груди всегда сочетались с болью в животе, которая начинала и заканчивала все приступы. Даже после того, как обследования показали, что у меня камень в желчном пузыре, операцию мне не делали. Я сама была не уверена, потому что считала, что на операционный стол ложатся в совсем обреченном состоянии, и мой лечащий врач тоже не была категорична, потому что видела перед собой женщину не бледную, не корчащуюся от боли.

Но приступы учащались, провоцировали аритмию, и пришлось обратиться к хирургам.

В приемном покое "Скорой помощи "я тоже не произвела впечатление умирающей, поэтому четыре часа ко мне никто не подошел.

И тогда, вернувшись домой, я начала переговоры с частными клиниками. Тропинка, которая спасает нас и приводит к удачам, буквально высвечивала мне номера телефонов, фамилии и варианты. Из сотен врачей я выбрала одного и обвела этого избранника красным карандашом.

Давид Хазан – врач клиники Асута, хирург высокой квалификации, специалист по лапароскопии, заведующий отделением.

Посмотрела его данные в интернете – фотография ужасная. Восточный тип лица очень несерьезного человека.

В реальности, когда мы приехали в клинику, он был несравнимо приятнее, чем на фотографии в интернете. Но самое главное, он уже в коридоре увидел меня. Знаете, когда вы приходите в школу и чувствуете, что учительница любит вас. Нет, наверное, не так….

Он остановил на мне взгляд, и я почувствовала себя кинозвездой.

Больная, немолодая женщина, которая обреченно жует яблоко в коридоре, почувствовала себя кинозвездой, типа Марлен Мерло, от одного только взгляда незнакомого ей хирурга.

Мы с мужем зашли к нему в кабинет и попали в объятья его доброжелательности. Нет, конечно, мы не целовались и не обнимались – это что-то неосязаемое, совершенно новый язык общения. Поняв, что мой муж врач, хирург – Волшебник быстро провел с ним профессиональную беседу, и получил четкие ответы на вопросы, которые для меня были трудными и непонятными.

Раскачиваясь в кресле, он заговорил о моей профессии, с такой доброжелательностью и с таким восхищением, что я забыла о болезни, и вообще зачем я сюда пришла.

Можете верить, можете не верить, но он не взял с нас деньги. Вернее, он велел нам забрать деньги, которые мы уже заплатили.

"Иначе я не буду Вас оперировать!" – сказал он очень серьезно, и мы поняли, что это он делает не для нас, а для себя.

Уважение к моему мужу было таким весомым и значимым, что он вышел не из кабинета этого врача-хирурга, а из своего черного периода. Мы были настолько согреты его отношением к нам, что сразу же зашли в ресторан.

Праздновали что-то замечательное, что произошло с нами. Можно сравнить это настроение и событие с людьми, которые влюбляются и идут праздновать это событие: кататься на лодке, кушать мороженное и смеяться без причины и повода….

Мы приехали ещё пару раз на обследования перед операцией, на встречу с анестезиологом, а потом наступил и день, когда мне удалили камень в желчном пузыре, вернее желчный пузырь с камнем.

Это была не больница. Это был отель! Номер, кресла, ванная – ничего не напоминало больницу. Все медсестры работали по секундомеру. Кто-то принял меня, кто-то заполнил анкету, кто-то проинструктировал. Операция была назначена вечером, как любовное свидание. Я совсем недолго ждала, и полчаса в предоперационной не могла отвести взгляд от картины, которая была так на месте, так вовремя, что я реально очутилась в бескрайней красоте пустыни, лазурного неба, море, или солнце…. Так в этой красоте… я и ушла в общий наркоз.

 Операции я совсем не боялась, во-первых, потому что продолжала себя чувствовать Марлен Мерло, а во-вторых какая-то восхитительная энергия всех, кто был рядом со мной давала спокойствие, о котором можно только мечтать.

Муж ждал окончания операции, но не увидел, как меня провезли в палату. И уже очнувшись от наркоза, я спросила у медсестры, которая поправляла мне простыни на постели:

- У меня муж где-то гуляет… Вы не видели его?

- Муж гуляет? – сразу подхватила она мою фразу, как шутку – Сейчас мы его найдем!

Он очень удивился:

- Как уже?

- Даже погулять не успел! – смеялась медсестра за его спиной.

Когда через неделю мы приехали снимать швы, с малюсеньких надрезов, которые потом вообще исчезли, врач - Волшебник так пристально смотрел в мои глаза, что каждая секунда под его взглядом была для меня неземным счастьем.

- Какие у неё красивые глаза! – сказал он моему мужу, и я удивилась реакции ревнивца – обычно он темнеет, как туча, при каждом комплименте в мою сторону. Этот Волшебник любил нас, как хороших друзей.

Поймите, это был не флирт, не ухаживание – это были отношения, вернее это было отношение, которое всегда хочется вспоминать: и в трудную минуту, когда нас кто-то обижает, особенно.

Без слов, на уровне высшего понимания, я спрашивала его:

- Почему? Чем мы заслужили твою Любовь?

И он также без слов отвечал:

- Мир так тесен! Вы передадите эту Любовь другим людям, которые приду к вам с болью.

Прошел почти год.

Ко мне вернулись продукты питания, которые раньше я годы не могла есть. Оставила меня анемия, аритмия. До сих пор я не верю, что эти дикие боли в правом боку больше не повторятся.

Но самое главное – это встреча с Волшебником!

Муж вскоре нашел новую работу. Момент, когда его коллега - хирург пожал ему руку и отнесся к нему с таким уважением, был чудодейственным. Обида, усталость, неуверенность в себе, травмы от конфликтов… всё исчезло невероятным образом. Человек поднял голову, чтобы никогда её не опускать.

Спасибо, дорогой Волшебник!