Девичья гордость

Это были семидесятые годы. Мы уже понимали, что жизнь меняется и не в лучшую сторону, но ещё не представляли себе какие перемены и трагедии нас ожидают. А пока всё это не наступило и не обрушилось на нас, мы жили по – прежнему: работали, экономили деньги, праздновали седьмое ноября и первое мая, а в Новый год наряжали ёлку и лепили пельмени.

Я всегда, кроме того, что работала, ещё и подрабатывала. Концертмейстерская специальность давала мне возможность сводить концы с концами. Годами я аккомпанировала хору, всегда числилась концертмейстером в театре "Оперы и балета", но основная занятость была в музыкальном училище, где кроме меня трудились ещё пианисты, буквально на всех отделениях – от струнного до духового.

В те времена, отношения между людьми не имели дистанции. На работу мы приходили не как роботы, а могли искренне делиться и радостью, и шутками, и печалями. Можно было смело рассказать о проблемах с детьми или с мужем, о начальнике, который придирается, о деньгах, которых не хватает никогда. Среди нас не было стукачей, завистников и поэтому мы все чувствовали себя уверенно во всех отношениях. Мы, концертмейстеры, разные по характеру, но возраст был у всех, примерно, один и тот же. Социальное положение тоже не очень-то отличало нас друг от друга, т.е. если у кого-то не было блузки на выступление или туфель, чтобы выйти на сцену, никто этому не удивлялся и делились друг с другом всем, чем только могли.

Была среди нас выпускница одесской консерватории, умница Нина – она вышла замуж и оказалась в нашем уральском городе. Очень скромная на вид женщина, профессионал высшего класса. Нина преображалась, когда работала со студентами. Я даже помню её выражение лица и глаз – нужно самое настоящее мужество в характере, чтобы справиться с трудным текстом выпускных программ, которые исполняли студенты струнного, вокального и духового отделения.

Была группа моих подружек по студенческим годам – нас оставили в училище по распределению. Мы так и держались вместе. Отношения наши были не просто дружескими, но ещё и теплыми: поддержка, готовность помочь, заменить, если требовалось, – это редкие качества, но мы считали их нормой.

Запомнилась и Оля Эмина из Иркутска. Заканчивала она консерваторию уже в нашем городе, а потом вышла замуж за Мишу, он после авиационного института работал где-то по своей профессии и всегда был окружен друзьями, которые обязательно сидели за столом, приглашенные на все, без исключения, праздники.

Как вмещала крошечная хрущевская квартирка Эминых такое количество людей – это до сих пор остается вопросом для меня. Никогда наша компания не собиралась у меня в доме, потому что мы жили с моими родителями, и честно скажу, наша семья не была гостеприимной, не потому что мы были скупыми или плохими людьми, просто отношения были натянутыми – каждый, кто заходил к нам в дом, это чувствовал. Нина жила в семейном общежитии – это одна комнатка, она же кухня, она же спальня.

Оля Эмина была сильнее всех. Во-первых, у неё был такой характер лидера, как сейчас говорят, во-вторых у них с Мишей было уже двое сыновей, а в-третьих, у неё не было родителей. Не смогу рассказать о ней больше, потому что ничего не знаю – она рассказывала только о бабушке, которая её вырастила и воспитала. 

Вполне возможно, что Оля училась в интернате, но я не уверена в этом, просто характер у неё был такой детдомовский, хотя можно было смело её осанку и манеру поведения назвать королевской: высокая (почти два метра, но муж Миша, был ещё выше её), совсем не худая брюнетка, с короткой непослушной стрижкой. Носила Оля только парчовые платья. У неё были платья новые из парчи, которые она берегла для выступлений, а были старые, которые она не выбрасывала, а носила на работу. Платья эти сидели на ней, как на корове седло, но я не помню её в другой одежде.

 Как-то она принесла мне починить несколько её платьев – что-то застрочить, что – то расширить в объеме, что-то подкоротить. Уже дома, развернув сверток с этими парчовым платьями, я поняла, что эти одежды никто никогда не стирал… Не могу сказать, что это было – или синтетика или натуральные ткани, но вполне возможно, что после стирки они бы деформировались, поэтому я тоже не решилась окунуть их в мыльную пену, а потом хорошо выполоскать. Прежде чем приступать к ремонту этих изделий, надо было их распороть. Никогда этого не забуду! Я справилась только с одним платьем, а остальные вернула удивленной Оле:

- Не справилась – сказала я, и в какой-то мере это было правдой. Концертмейстерский пот плюс резкий запах духов, которые поднимут мертвого из гроба.

Правда я набралась смелости и посоветовала Оле не носить эти ткани каждый день:

- Оля, одежда должна дышать. Понимаешь? – сказала я внятно, как будто Оля была иностранкой и не понимала русский язык – Это ткань не каждодневная!

У Оли на все случаи жизни было своё выражение лица и взгляд. Она непонимающе смотрела на меня, но через несколько секунд прищурила глаза и заподозрила, что я просто поленилась возиться с её "замечательными" платьями. Я поняла, что разговор бесполезен. 
Все привыкли, что Оля одевается в эти парчовые платья, которые к её черным сапогам ну никак не шли. Никто не догадывался, что эти платья никто не стирал никогда, но все знали Олин запах…

Как концертмейстеру Оле Эминой не было равных – её большие неуклюжие руки, превращались в крылья красивой птицы. Она была с большим концертмейстерским талантом, работала со студентами тщательно и вдохновенно, получала призы самого разного рода, и её довольно непростой характер, помогал всем быть в активной форме и не расслабляться.

Оля имела свои понятия в жизни, опиралась на них, и состояние растерянности, лени, слабости, просто не понимала.

Как-то на новогодний вечер все лепили пельмени. Договорились специально приехать к Оле, в первой половине дня, и лепить вместе сотни пельменей на вечер, вернее на новогоднюю ночь. Я же с мужем явилась сразу к праздничному столу. Конечно, у меня была причина не участвовать в подготовке к новогоднему столу, но Олю это не интересовало. В своей шутливо-ироничной манере, она при всех ответила на мои извинения:

- А кто не работает, тот не есть!

Я и не ела… В те времена придерживалась вегетарианства, только поэтому выдерживала атаки и приступы очень тяжелой астмы.  Никто не заметил, что я обиделась, компания была шумная, все понимали шутки, кроме меня, наверное. 

Гуляние длилось, как и положено, до утра, и я на всю жизнь запомнила нечеловеческую усталость. Мы, еле передвигая ноги в сугробах, добрались домой и заснули, как после тяжелого испытания на нервы и на здоровье. Груды еды, огромные банки с солеными огурцами и помидорами, салаты под шубой и без шубы, пельмени и торты, лимонады и рассолы, шампанское и водка, пиво и вино… всё это крутилось в моей голове, как страшный сон, который прерывался Олиным голосом: "А кто не работает, тот не ест!" Мне снилось, как меня обговаривают и обсуждают мои подружки и коллеги, когда они все лепили пельмени, а я нет. Ужас и кошмар – так начался этот новый тогда год.

После зимних каникул я вернулась на работу другим человеком. "Каким другим?" – спросите вы. "Чужим" – отвечу я. Именно так я себя почувствовала. 

С ранней юности у меня присутствует одно качество, над которым можно и посмеяться – я называю это качество: "девичья гордость". В самых разных ситуациях это моё качество просыпается, и я становлюсь чужая тем, кто причинил мне боль, как человеку и как женщине. Один только пример я вам дам, и вы поймете, что такое моя "девичья гордость".

Совсем недавно моя приятельница пожаловалась, что её взрослый сын очень грубо с ней разговаривает по телефону:

- Мама! Отстань! Ты звонишь каждый день! У меня всё нормально – не надоедай! Ты мне мешаешь, отрываешь от дел!!!

Что делать в таких случаях? С одной стороны – это хоть и взрослый, но ребенок. Ссориться, обижаться, заплакать, сделать замечание?

- А где твоя девичья гордость? – вдруг спросила я свою приятельницу.

Она в недоумении, как на ненормальную, посмотрела на меня и уже приготовилась смеяться.

- Представь, что это не твой сын, а посторонний мужчина – упрямо настаивала я на своём – как ты среагируешь на мужчину, который орет тебе в телефонную трубку: "Отстань! Надоела! Не мешай!"?

- Нет, ну тут всё понятно… - растерялась моя приятельница, которой также, как и мне, уже за шестьдесят.

- Что тебе понятно? – настаивала я

По выражению её лица я поняла, что у моей знакомой тоже есть своя "девичья гордость".

- Что не брать телефон? – растерянно спросила она

- Естественно!!! – надавила я на каждую букву этого слова – А как же ещё? Ты что хочешь, чтобы твой сын не узнал, что такое "девичья гордость"?

Мы засмеялись. Но, если серьёзно, парень очень быстро понял, что обидел мать, стал окольными путями искать возможности поговорить с ней, извиниться – звонил отцу и даже мне, волновался, что мама не берет телефон. Кстати я ему и сказала, что его мама женщина, и у неё есть своя "девичья гордость". Он тоже рассмеялся, но уверена, что задумался.

Так вот, возвращаясь к своему рассказу о Оле Эминой, я скажу, что на работу тогда, после зимних каникул, я пришла с проснувшейся "девичьей гордостью". Не знаю на что я обиделась, в принципе никто меня не обижал. Но этот кошмар в новогоднюю ночь воспринялся мною, как оскорбление: анекдоты пошлые с матом, стаканы водки, взмыленные люди, которые не танцевали, а прыгали, как козлы…  А мне все казалось безвкусным и бессмысленным.

На работе никто не заметил моего настроения. Сессия для заочников продолжалась, масса экзаменов, работа концертмейстеров и преподавателей такая, что никто голову не поднимал. Не было минуты перемолвиться словечком. Мой серьёзный настрой, после Нового года, был как раз в той атмосфере, в которой находились все. Груды нот, репетиции с раннего утра до позднего вечера. Кроме того, что надо было выучить программу из трудных произведений в классе, надо было ещё репетировать в большом зале, где проходили экзамены, чтобы подстроиться под акустику большого помещения с высоким потолком.

Я не строгая, к сожалению. Но все знают, что я зануда – пока не будет отшлифован трудный фрагмент, не отступлю.

И вот, когда напряжение от экзаменов спало, прихожу я на работу и вижу, что все сидят очень понурые и грустные, а в центре Оля Эмина только что закончила какой-то свой рассказ. Сама Оля на себя не похожа – серое осунувшееся лицо, опущенные плечи, кисти рук, как будто не знает куда деть. Её парчовое платье с пятнами на груди, совсем несуразное или точнее сказать дикое какое-то.

Я глазами спросила у присутствующих: "Что случилось?" Мне так же молча ответили, отмахнулись: "Потом! Не сейчас…"

Оля помолчала и продолжила охрипшим голосом:

- Не знаю, что мне делать после всего этого. Это конец всему! Я пашу день и ночь, стараюсь, из кожи вон лезу, а они в дом порнографические журналы приносят.

Я начала что-то понимать, а через пять минут картина была вообще ясна.

Оля нашла дома спрятанный порнографический журнал. Она единственная женщина в своей семье, все остальные мужчины, включая восьмидесятилетнего отца Миши и двух её сыновей, пяти и девяти лет. Не проводя выяснения кому принадлежит этот порнографический журнал, Оля за общим завтраком рявкнула:

- Ещё раз найду эту гадость, выгоню как собаку из дома!!!

Испугались все её мужики – дедушка схватился за сердце, Миша побледнел, мальчишки присмирели, явно не понимая, о чем идет речь.

На Олю накинулись все наши девчонки, так мы друг друга называли, хотя девчонками давно уже не были:

- Ты с ума сошла! Сейчас это нормальное явление! Подумаешь, нашла журнал с картинками! – все без исключения воспитывали Олю, рассказывали ей, что в каждом доме есть порнографические видеокассеты и все мужчины сегодня без порнографии не живут.  Оля беспомощно оглядывала всех таким безумным взглядом, как будто видела своих закадычных подружек впервые.

- А вообще-то Оля права – сказала я, несмотря на то, что уже месяц чувствовала себя чужой в своем рабочем коллективе.

- В чем это она права? – почти хором спросили меня все.

- Во всем она права – спокойно сказала я. – Порнография – это гадость, которая в доме, где растут дети, не должна быть.

- А если это её муж? – спросила Нина

- Пусть выбирает – ответила я за Олю – Что ему дороже: жена с требованиями и с принципами или порнография?

Как всегда, от моих высказываний все шарахаются. Но я уже к этому привыкла. Это спонтанное собрание закончилось, все стали расходиться по классам, только мы с Олей остались в узкой и неуютной комнате, которую можно было бы принять за раздевалку спортсменов, но два стареньких пианино, прижавшись в стене, напоминали нам, что это музыкальный класс.

Я села рядом с Олей и обняла её за плечи. Этот её запах от парчовых нестиранных платьев показался мне родным.

- Не волнуйся, Оленька! Ты сильная и мужественная женщина! Не все могут трахнуть по столу, поэтому в домах пьют, развратничают, женщин бьют и даже убивают. А ты растишь мальчишек. Кто оградит их души от чернухи?

Оля заплакала. Её широкая спина не помещалась в ткань этого парчового платья, которое расползалось по швам. Я вдруг увидела, как бедна эта женщина! У неё нет ни мамы, ни сестры, которая бы её поддержала, посоветовала.

- Прости меня, Танечка! Я вижу, что ты сторонишься меня. Грубость моя… Ненавижу себя!

Я гладила и согревала Олины руки.

- Ты не представляешь, как я устала. Слова доброго не слышу. С утра до вечера: "Принеси, подай, вымой, купи, свари!"  - Она не прекращала причитать, и я знала, что это не истерика,а  бунт на корабле.

Какое-то время я не перебивала её, пусть выговорится. А потом спросила:

- А в чем собственно проблема? Менять надо мужа, если он не подходит тебе.

Оля очумело посмотрела мне в глаза. Миша её – это был золото, а не муж.

- А что? – пожала я плечами – Мой первый муж тоже был идиот.

- Какой первый муж? – Оля знала меня со студенчества.

- Первый, Оля, тот который трепал мне нервы. Я с ним развелась в суде, полтора года жили врозь, а потом опять поженились.

- Иди ты!!! – Воскликнула Оля и я видела, что плечи её распрямились.

- Чего ты вдруг испугалась? – продолжила я – Ты кого слушаешь? Где это и когда это было нормой держать порнографические журналы в доме, где растут дети? У меня нет чувства юмора, ты знаешь, Оля: черное - это черное, а белое - это белое – поставила я точку в своем монологе, но добавила ещё – Облико морале!!!

Оля рассмеялась.

- Сколько ты зарабатываешь Оля? – спросила я

- Ну столько же, сколько и ты… - она уже не понимала куда я гну.

- Так вот, от слов к делу: теперь половину своей зарплаты ты тратишь на одежду себе! Поняла? Пальто новое, вязаные кофточки, жакеты, колготки, сапожки, туфельки, бельё! Порнографические журналы им!!! Ишь ты!!!– когда я разойдусь, остановить меня уже трудно.

Открылась дверь класса, и студент, который искал нас с Олей, робко спросил: будет ли сегодня репетиция?

- Вы что уже всё выучили, что пришли за концертмейстером!? – заорала я, как будто это он, этот студент, принес порнографический журнал в дом Оли – Можно один раз в жизни дать нам поговорить? Вы что сами не понимаете? Как дети маленькие…

- Тань, а ты что правда  пол зарплаты тратишь на себя? – спросила ошалевшая Оля.

- Пол зарплаты? Я трачу на себя всю зарплату! – соврала я, но это было не важно. Оля знала, как я экономлю, но сшить себе платьице, купить немецкое бельё, польскую пудру, цигейковую шубу на зиму – почему нет? Кто спасибо скажет за прислуживание каждому в отдельности и всем вместе взятым?

Мы вышли из здания. Гололед - это был только повод прижаться друг к другу. Мы гуляли по зимним улицам нашего города, планировали свою новую жизнь, мне хотелось, чтобы Оля Эмина осталось такой же сильной и талантливой, и чтобы дома её ценили и прислушивались к ней.

Историю эту я уже и забыла. Прошло много лет. С Олей Эминой мы иногда перезваниваемся, она живет в Америке, сыновья её уже женились. Она по-прежнему красавица.

А почему я о ней вспомнила? Сейчас объясню.

Посмотрела я вчера фильм "Левиафан" и подумала:

"Ах, если бы главная героиня, стукнула по столу поварешкой, да приструнила бы мужиков, а заодно и подружку, которая тоже пьет водку из стакана".

Почему считается примитивным потребовать от мужчин нормально обращаться с женщиной и относиться к ребенку с уважением?

Почему такое безволие? Кто делает женщину такой беспомощной и слабой?

Лет 20 -25 назад появилась возможность чуть ли не в каждом киоске купить, кроме водки и сигарет, порнографический журнал.

Мне тогда уже стало ясно, что это катастрофа. Я даже не имею ввиду поголовную импотенцию среди мужского населения, я не буду говорить о виагре, как о лекарстве, которое как бы помогает – не моего ума это дело.

Но я точно знаю, что за развратом и распущенностью, во все времена, начинались войны. Можно кричать на маму, можно порнографией увлекаться и развлекаться, всё можно… Но разве это не конец света? Света нашей души и сердца.

Мы содрогаемся от того, что в нашем цивилизованном мире всё – таки начались войны и грозят нам страшной реальностью. А где мы все были, когда выросло поколение, для которого нет ничего святого? 

Кардиолог, японское пианино и бомбоубежище

Опишу этот день, потому что он войдет в историю моей жизни.

Иногда случаются события, которые остаются грустными воспоминаниями, и не хотят уходить или раствориться, испариться, исчезнуть в конце то концов. Так и приходится их тащить из года в год, из страны в страну, из молодости в старость…

А вчера был день совсем другой. Я даже боюсь его описывать, чтобы не расплескать удовольствие.

                                         ****

К кардиологу я записалась не от хорошей жизни: давление, сердцебиение, перебои, высокий пульс. Картина ясная и не редкая в моем возрасте. Страх по-хозяйски расположился в моем характере и в поведении. Депрессия, к которой я уже привыкла, потому что она меня сопровождает, можно сказать, всю жизнь – подругами нас с Депрессией не назовешь, но она привыкла ко мне, а я привыкла к ней.

Вот такая пациентка вчера пришла на прием к профессору кардиологу. Он опоздал на час на работу и бегал по коридору, на виду у тех, кто его уже ждал и записался к нему на прием за месяц или за два.

Я взяла с собой кусочек кекса, если вдруг упадет сахар, лекарство, если вдруг пульс собьется с ритма и воду, если вдруг начнется обезвоживание. Бигуди я завиваю каждое утро, независимо от самочувствия, одета совсем не богато, но всегда хиппово. Как говорит моя внучка, когда видит меня: "Кто хиппует, тот поймет!"

Передо мной зашла на прием аргентинская пара пожилых людей, и я поняла, что можно вздремнуть. Кардиолог перестал бегать по коридору, и медсестра сказал, что он принимает больных очень медленно – не меньше сорока минут на пациента. "Дай Бог, чтобы он уделил мне пять минут – подумала я, ни на что хорошее не надеясь".  Я уже была у разных врачей, но молодость они мне не возвращали, и я оставалась со своими возрастными проблемами один на один.

Ровно через час (я даже успела выспаться) меня пригласили в кабинет.

Я зашла, не прекращая читать по сотовому телефону письмо от подруги. Кардиолог очень быстро нашел мою историю в компьютере, и уже внимательно смотрел на меня, что было странно. Обычно врачи так и не отрываются от экрана компьютера.

Человек я серьезный, когда прихожу к врачу, "вооружена до зубов": вот мои анализы, вот мои кардиограммы, вот лекарства, которые я принимаю. Приготовилась продолжить читать письмо подруги, пока врач будет смотреть в мою историю болезни, но кардиолог молниеносно все понял, и причем правильно понял.

 Я всегда очень удивляюсь, когда встречаюсь не с дураком. Вопросы его были умными и настолько точными, что я передать вам не могу. Каждое мгновение рядом с ним превратилось в золото, в драгоценность.

Незаурядный, творческий человек, который от работы получает удовольствие!

- Когда и как начинаются приступы? – спросил он меня не тоном врача, а тоном частного детектива.

- Виолончель, которая вместе с ударными инструментами, сопровождает бедный событиями сценарий фильма. Когда я чувствую, что авторы кино хотят напугать зрителя, привести его в состояние тревоги, у меня пульс подключается к этому страшному ритму, и я уже не в состоянии остановить приступ аритмии, который как поезд трогается с горы вниз….

Кардиолог в восторге задает ещё вопрос, а от ответа моего просто балдеет:

- Да вам надо книги писать! – говорит он

- Меня уже не один человек посылает к психиатру – я действительно не против посетить психиатра, но я уже была у него, и он тоже был в восторге от моих рассказов и сказал, что я здорова.

- Вы совершенно здоровы! – подтверждает кардиолог.

- Но я уже три года не выхожу из дома и не общаюсь ни с кем. Мне плохо, я не в состоянии разговаривать даже с близкими мне людьми – слезы выступили у меня на глазах.

Кардиолог воспринимал меня и мои слезы в голосе, как великолепное театральное представление. Нет! Он верит мне! Но он любовался живой женщиной, которая с десяти лет жила только на сцене:

- Я писала сценарии к спектаклям, выпускным вечерам. Была и режиссером, и композитором. И вдруг устала… Как будто воздух, который был мне отпущен, я уже выдышала, энергию отдала.

- Есть кто-то, кто вас не утомляет? – спросил доктор.

- Мои ученики и друзья в интернете – я приготовилась к его нравоучению: "Надо отучиваться от интернета зависимости, надо прекращать работать!"

Но он ничего такого не сказал.

Измерял мне давление, встав передо мной на колени. Вернее, он присел так, чтобы не потревожить меня. Сам поднял рукав кофты, за что-то извинился, и я почувствовала себя на престоле. Это обычное кресло для пациентов превратилось в престол для королевы.

Осмотрев меня и прослушав мои легкие и сердце, он назначил мне лечение:

- Беседы!!! Вентилировать мозги! – и он показал на свою голову.

Этот доктор ничего не разжевывал и ничего не объяснял. И я ему ничего не разжевывала и не объясняла.

- Есть такой вид лечения: беседы – сказал он -  Во время беседы нормализуются жизненно важные процессы – продолжил доктор.

Беседовать? Это то, что я как раз не могу в последние годы.

Но его я поняла!

Беседовать, чтобы было легче, а не тяжелее. Мне нельзя общаться с людьми, которые нагрузили меня до отказа, и ещё норовят нагрузить. Они не видят и не хотят видеть, что я уже не держусь на ногах от тяжести, которую они на меня взвалили.

Час в кабинете этого кардиолога прошел, как минута. Вышла я в коридор в состоянии эйфории.

Самое главное, что меня потрясло – это то, как он ответил на мой вопрос о депрессии:

- Доктор, скажите мне, а эмоциональное состояние может настолько влиять на физическое здоровье, что поднимается давление, появляются боли в сердце и т.д.?

- От эмоционального состояния зависит: или вы будете счастливым человеком или сядете в инвалидное кресло.

"Ничего себе!" - Сказала я себе и тут же, напротив больницы, из которой вышла, увидела магазин музыкальных инструментов. Новое здание, но продавцов я уже знаю давно. Просто они работали в другом конце города, а теперь открыли новый магазин.

Меня тоже здесь все знают, потому что мои ученики всегда покупают пианино и органы в этом магазине.

- Хочешь посмотреть какой инструмент купил твой новый ученик? – спросил продавец

Я села за клавиатуру, дотронулась до клавиш японского электрического дигитального пианино и уже не могла оторваться. Как вовремя попался мне этот инструмент! После такого кардиолога хочется петь и танцевать, или играть на японском пианино. Остатки моего разума удержали меня не открыть кошелек, а идти домой.

"Завтра куплю!" – сказала я себе, как маленькому ребенку, и удивилась, что у меня не болит голова, что сахар не упал, что обезвоживания со мной тоже не случилось.

Мои мысли и разговоры о новом пианино, которое я хочу купить, прервали новости об опасном положении на границе с Ливаном. Жителям города давались рекомендации, как перед войной.

Вечером постелила себе постель в специальной комнате, которая считается у нас бомбоубежищем. Перед тем как заснуть, написала пост о новом японском пианино, которое я хочу купить.

Вот так и живем….

Музыкальный диктатнт

Музыкальный диктант

Надо записать небольшое музыкальное предложение, которое я слышу, но не вижу. А мне это было недоступно.

В свои пятнадцать лет я не знала, что несмотря на присутствие музыкальных данных, память у меня зрительная – только с помощью зрительной памяти я выучиваю трудные тексты по нотам и наизусть. Слова песен, спектаклей, стихи, прозу – запоминаю, но только не автоматически и не на лету.

В детстве у меня было прекрасное качество – я не переживала из-за того, что мне было не дано или недоступно. Нет математических способностей, и не надо.

Точно также с музыкальными диктантами. Сольфеджио, т.е. пение нот с листа, отгадывание аккордов – это пожалуйста, а написать маленький отрывок песенки без инструмента, не могу. Почему-то учительница по теории музыки и сольфеджио, очень хорошо ко мне относилась, и ставила отметки снисходительно, подсказывала на экзаменах. Подружки со слухом, лучше моего, быстро справлялись со своим заданием и помогали мне.

В год окончания школы, я уже готовилась к вступительным экзаменам на фортепианное отделение училища искусств. Заранее начала учить обязательную программу, зубрила правила и упражнения, гаммы и, конечно, сольфеджио, которое подразумевало массу упражнений и написание музыкального диктанта.

Мои родители перевели меня в новую школу ближе к училищу, и я уже начала проходить консультации с преподавателями, помогающими ученикам готовиться к вступительным экзаменам. Конкурс предстоял сумасшедший!

В новой школе всё было привычно и обычно - в те годы во всех городах России работали по одной программе и методике. По специальности у меня появилась новая учительница, пухленькая бабуся, которая не очень-то меня пугала предстоящими экзаменами, была спокойна и уверена во мне. А вот по предмету сольфеджио, в новой школе, я встретилась с преподавателем, которую вспоминаю каждый божий день, и вы поймете позже почему.

Это была молодая, лет тридцати женщина, высокая - говорили, что она баскетболистка. Современный стиль одежды и поведения – никакой косметики и никакого цвета лица, спокойные зеленовато-серые глаза, небрежно уложенная стрижка, плащ, легкий шарф – это всё, что я помню. Никаких педагогических приемов, никаких рассказов и ни малейшего желания заинтересовать учеников. Поздоровается, отметит кто есть, а кого нет на занятии и начинает урок.

 Ту часть урока, которую занимали теоретические задания, я даже не помню, там всё было связано со зрительной памятью, поэтому было не сложно. Но вот наступало время диктанта, и я попадала в состояние невесомости…

Она быстро вычислила, что диктанты я не умею писать, и тут же каким-то мистическим образом подключила меня к себе.

Мне стыдно, но я не помню её имени - была уверена, что пройду этот последний год в школе и забуду её. Но я её не только не забыла, а каждый день говорю ей: "Спасибо!"

Общались мы без слов: "Даже если ты схватишь две или три ноты и запишешь их – это уже будет победа" – говорила она мне глазами. Ну две ноты, я конечно записала. "А теперь постарайся услышать четыре" – вдруг вслух произносила она. Голос в сочетании с пристальным её взглядом были точно гипнотическими.

За одно занятие мы писали по пять диктантов, а иногда и больше. Её величество Практика! Опять и опять, ещё и ещё. Она не уставала играть кусочек мелодии, которую надо было услышать и записать. Учительница не удивлялась, что я не слышу, не схватываю на лету, заставляла меня думать и работать тщательно, анализируя и проверяя каждый музыкальный интервал.

На этих уроках я даже не помню, кто ещё был в классе, кроме меня и этой учительницы. Мне казалось, что во всем мире есть только я и она.  Эта учительница не хвалила меня и не ругала, а просто учила писать диктанты.

Она не различала учеников ни по каким другим признакам (её не интересовали внешние данные ученика, его характер, национальность) – всех она делила только на две категории: умеешь писать музыкальный диктант или не умеешь писать музыкальный диктант?

Однажды она пригласила нас прийти на урок в воскресенье. Музыкальные школы очень активно работали по выходным дням в те годы: хор, оркестр, сводные репетиции – всё это возможно было в день, когда мы не учились в две смены, и нас можно было собрать вместе.

В то воскресенье мы писали диктанты несколько часов. Это был прорыв! Я запомнила этот день, и он яркой вспышкой остался у меня в памяти. "Я слышу!!!" – сказала я ей глазами. И она меня поняла. Ощущение такое, как будто я была слепая, ходила на ощупь, но вдруг мои глаза начали видеть мелодию так, что я смогла её записать.

Закончился этот год в музыкальной школе, я успешно сдала вступительные экзамены в училище по всем предметам, и музыкальный диктант мне показался легким.

Студенческие годы совпали с ещё очень многими событиями в моей личной жизни – замужество, рождение дочери. Когда начала работать в системе музыкального образования в одном из городов России, всё было не просто, серьёзно, но естественно – то, что учила в годы студенчества, начала применять уже в качестве педагога. Произведения в программе обучения были составлены по эпохам, композиторам, стилям, по уровням развития ученика. Думать не надо было – всё написано, кроме того, всегда есть у кого спросить. Мне везло очень – с молодости я работала в коллективах, о которых можно только мечтать. Опытные педагоги, мастера своего дела, передавали тайны педагогического мастерства, и этот период жизни я считаю самым счастливым.

Но всё оборвалось… В конце восьмидесятых уволилась с работы, закрылись двери дома, и самолет перенес нас не просто в другую страну, а в другой мир.

На работу меня приняли, и это не было проблемой. Но вместо специализированной музыкальной среды, я оказалась в классах общеобразовательной школы. Нет программы по моему предмету, нет произведений, которые я преподавала. В нашем городе нет нотного магазина и нотной библиотек тоже нет….

А что есть? Праздники.

Начинаем учебный год…. Через неделю - Новый год!

Ещё два дня учимся… День Кипура. А дальше Суккот, Ханука, Ту би Шват, День Иерусалима, День катастрофы, День Независимости, Пейсах, Шавуот и это только часть праздников. Но причем здесь я, учительница музыки, и праздники?

Как причем? Теперь в мои обязанности входит: написать сценарий к каждому празднику и выучить с детьми песни. Повторяю, нотного магазина нет. Библиотеки нет. А праздники есть!

Учителя школы, директор, уборщицы и охранник – все готовы мне помочь. Они поют знакомые им с детства песни и считают, что я, как гармонист в деревне, всё схвачу на слух и буду аккомпанировать.  Вот представьте: подошел к вам китаец, поёт хорошо ему самому знакомую песню, и он уверен, что вы её тоже сейчас схватите на слух и запоете или сыграете на музыкальном инструменте.

Короче, у меня началась депрессия. Я бы отступила, но отступать было некуда.

У людей, которые не учились профессионально музыке, существует такой понятие, что музыкант – это человек, который играет всё, причем легко и запросто. (Вспомнила фрагмент из гениальной интермедии Юрия Никулина, когда он с напарником таскает бревно по арене цирка).

И вот тут, в этой дикой ситуации, в которой я оказалась, вспомнила свою учительницу по сольфеджио. Я не просто вспомнила её, нашу "баскетболистку", а я в неё перевоплотилась.

Прихожу на работу в школу, отбираю ту учительницу, которая поет чисто, т.е. не фальшивит, закрываю ей на ключ в классе музыки и усаживаю рядом с собой. Терпеливо, по кусочкам, тщательнейшим образом, я стала записывать одну песню за другой, и все начали меня хвалить и радоваться, потому что новая учительница музыки оказалась не такая тупица, как выглядит.

Когда я получила первую зарплату, тут же начала покупать диски, кассеты, видеозаписи. Но это были не ноты!  Заканчивался в школе рабочий день, а потом дома начинался мой труд – записывать песни с голоса певцов.

Моя учительница по сольфеджио в детстве была для меня примером: нет другого выхода! Надо записывать ноты по слуху. Моя жизнь превратилась в сплошной музыкальный диктант…

Через год я уже имела весь репертуар израильских песен на праздники.

Осмелела, и стала записывать мелодии из кинофильмов. Титры начинаются, я слышу тему, включаю запись (или не включаю, потому что эта мелодия повторяется ещё пару раз в фильме) и пишу ноты, которые с удовольствием потом играют мои ученики. Пишу я ноты очень красиво, до сих пор каждому ученику составляю свой собственный сборник пьес и произведений.

Для чего я Вам это рассказываю? Конечно, мне хочется вспомнить эту учительницу по сольфеджио, которую мне подарила судьба, а тогда, в юности, я даже не могла предположить, как меня спасет в жизни то, чему она меня научила.

Но есть ещё что-то очень интересное, что я поняла и открыла для себя.

Если раньше я радовалась, что могу записать песню или тему из кинофильма, то сейчас я пишу любое произведение, в котором есть ясная мелодия.

На этой неделе мои ученики получили записанную мною в нотах Алеманду Жана Батиста Люлли.

А сегодня я закончила записывать фрагмент из фортепианного концерта Моцарта.

Знаю, что музыканты с абсолютным слухом, и профессионалы выше меня рангом, снисходительно усмехаются… им то всё это легко и просто. А я всё равно рада!

Когда в детстве мне родители купили пианино, я очень хотела подобрать песню из кинофильма "Путь к причалу" и удивилась, что у меня это не получилось.

Но я развила в себе способность писать ноты по слуху так, как будто я родилась с этими способностями. Мои ученики постоянно видят многочисленные черновики моих нотных записей, и понимают, что развитие музыкального слуха - это очень большая и серьёзная работа, которая длится всю жизнь.

Тина, ты теперь музыкант!

Я сразу поняла, что она не капризна. Взяла расписание в не очень-то удобное время для неё, потому что другой возможности у меня не было. То, что сейчас расскажу, началось три года назад.

Она зашла в мой класс и сказала, что хочет брать уроки игры на фортепиано. Я не удивилась, что женщина, которой за пятьдесят, хочет учиться музыке – это принято в нашей стране. Люди любого возраста ходят на уроки танцев и гимнастики, записываются на компьютерные курсы, учатся рукоделию и прикладным видам искусства.

Меня удивил её изможденный вид. Бледность с желтизной на худом лице говорили о болезни. Серьезные глаза выражали грусть. Она не снимала черное стеганное пальто, оно согревало её худенькую фигурку. Ни капли энтузиазма, но очень спокойный характер – поведение человека, который проходит тяжелые испытания.

По сравнению с ней, я выглядела цветным попугаем. Несмотря на то, что мне тоже хвалиться было нечем, но так получилось, что в тот день на мне была надета очень яркая курточка, которую я сама себе сшила из лоскуточков, и шарф по яркости напоминал одежду папуасов.  Бирюзовый цвет с красным, плюс духи не слабые, плюс пышная рыжая прическа… Но она не испугалась. Даже как-то успокоилась около меня.

Я подарила ей сумку для нот – всем своим ученикам я шью сумки и вышиваю на них орнамент. К её длинному черному пальто подошла эта синяя с вышивкой сумка. Она взяла в руки сборник нот, который я тоже приготовила для неё.

- Всё, Тина, ты теперь музыкант! – почему-то весело сказала я, хотя видела, что пришла она ко мне не веселиться.

Никогда не тороплюсь делать выводы о музыкальных данных ученика. Иногда требуются годы, чтобы природные способности "проснулись" и начали помогать в занятиях музыкой. Тина была заторможена, но не глупа. Ей всё равно было, как и что у неё получается, главное, что она сидит перед клавишами - похоже, что это было для неё главным.

 Буквально через два урока она позвонила и сказала, что у неё умерла мама. "Ну всё!  – подумала я – она не вернется. Такое горе! Она не найдет в себе силы…"

Но ровно через неделю Тина пришла на урок. Лицо было ещё бледнее, ещё более желтое, осунулась очень. Я узнала, что маме Тины было 96 лет, и она страдала от болезни Альцгеймера долгие годы.

Вот тут я всё поняла. Тина пришла учиться музыке, потому что испугалась – мозг надо развивать, или хотя бы не дать ему угаснуть.

                                        ****

Прошел год. Ни одного пропущенного урока. Тина купила себе пианино и старательно читала ноты с листа. Выучить на память даже три звука не получалось.

 Ей нравилась моя эмоциональность, и постепенно она привыкла к моим шуткам и прибауткам, ей было очень интересно, как я связываю обычные события нашей повседневности с музыкой: " Осенние краски", "Цветная птичка", "Зимняя сказка", "На берегу моря" – так назывались пьески, которые я ей сочиняла и записывала крупными нотными знаками в специальную тетрадочку. Мы подошли к популярным произведениям, о существовании которых она не знала и не слышала – мелодия Мишеля Леграна из кинофильма "Шербургские зонтики", "К Элизе" Бетховена, менуэт Баха.

Эта музыка ей ничего не говорила. Мне казалось, что моя ученица прожила жизнь на необитаемом острове. Израильские песни она узнавала, но этот репертуар не учебный и совсем не простой для начинающей ученицы.

Тина слушала мои рассказы о композиторах, погружалась в мир музыки, и мы забывали с ней сколько нам лет, что пришлось пройти и пережить.

Тина подняла четверых детей, у неё уже есть внуки. Муж несколько лет назад оставил её… Она никогда не работала – семья занимала всю её жизнь.

Картина становилась совсем ясной – смерть мамы, за которой Тина ухаживала годы, выросли дети, одиночество и прогноз врачей насчет наследственности Альцгеймера.

                                              ****

Прошел ещё год.

Без колец Тина уже не приходила на уроки музыки. Одежда приобрела краски и фасон. Как-то она увидела в моём кресле вязку, заинтересовалась, и мы окунулись ещё в одно увлечение, которое меня сопровождает с детства. Тина купила себе удивительной красоты пряжу, и уже через неделю принесла связанный ею большой кусок кофты, которую мы вместе продолжили – решили, что лучше сделать длинное модерновое пальто.

Вальс, этюды и сонатка терпеливо ждали нас, пока мы занимались вязкой, пили чай с блинчиками, без которых я не живу. Мы обсуждали проблемы наших отношений с детьми, со снохами и с затьями – смех, шутки, серьезные и нужные советы. Мы делились опытом садоводства, кулинарии, рекомендациями по здоровью.

Иногда заторможенность, при исполнении уже выученных произведений, возвращалась, но Тина чувствовала моё бережное к ней отношение, и в её памяти возникали нами придуманные ассоциации -  руки ученицы уверенно шли за моим голосом, мы радовались нашим успехам.

Я видела, что это уже другая Тина. Она начала путешествовать, вспомнила о своих подругах, сотовый телефон во время уроков приходилось отключать – с приходом в жизнь друзей и знакомых, всё изменилось.

Неделю назад я ей сказала:

- За много лет преподавания, у меня было много учеников намного способнее тебя, но добились они в игре на фортепиано несравнимо меньше, чем ты.

Она не поверила.

- А что ты удивляешься? Ты увидела в кресле мою вязку и связала себе такое шикарное пальто.

Может быть только я помню ту женщину, которая три года назад зашла в мой класс – желтое изможденное лицо, горе, печаль, обреченность. Страх не только сесть за руль, но и перейти через дорогу.

Сегодня я смотрела на Тину в окно, когда она приехала на урок. Эта удивительная женщина купила себе микроавтобус, который водит блестяще. Раз в неделю, даже зимой, она везет своих внуков к морю.

Общение на полутонах

Неделю не выходила из дома, и никакого желания не было даже отвечать на телефонные звонки. Но Света не хотела уступать мне и уговорила встретиться в нашем кафе, как всегда.

- Ну что киснешь? День такой прекрасный!  Что случилось? – у нас пасмурный день – это прекрасный день. Мы о пасмурной погоде мечтаем всё наше долгое и очень жаркое лето.

Света – это моя подруга с юности. Вообще-то я не очень высокого мнения о своих умственных способностях, но то, что выбрала Свету в подруги, говорит обо мне много хорошего. 

Света задает массу вопросов. Долго я не могла понять: зачем мучить человека, который и так расстроен, таким огромным количеством вопросов? И Света мне ответила:

- А как можно помочь,  не построив полную картину проблемы? Я ужасаюсь при встрече с людьми, которые даже не дослушав, поверхностно узнав о положении вещей, уже дают советы, причем претендуют на статус профессора в любой области.

Я усмехнулась и вспомнила массу таких случаев, когда люди, игнорируя многие данные, сразу приступают к воспитанию в назидательной форме, ничуть не сомневаясь в своей правоте.

- Ты знаешь, Света, моя обидчивость, как ржавчина, съедает меня – определила я свою проблему

- Так ты чувствуешь?

- Да. Так я чувствую…

- Ну вообще – то это естественно: когда человека обижают, он должен обижаться – моя подруга осторожно попыталась меня успокоить.

- Света, моя обидчивость приобретает патологические черты.

- Что – то произошло?

- Да в том то и дело, что ничего не произошло. Точно знаю, что я не права! Давай я лучше тебе всё по порядку расскажу. Наконец – то есть пример того, как я обижаюсь без всякой причины.

- А с наличием причины ты тоже обижаешься?

- Конечно! Но оправдываю себя. А вот то, что я тебе расскажу сейчас – это случай, из которого я смогу, с твоей помощью, сделать правильные выводы.

                                   

                                                       ****

Почему Бог с такой настойчивостью отучивает меня делать добро?

У меня уже давно нет никакого желания быть приветливой и доброжелательной. Столько раз я была наказана за эти свои порывы! Было столько случаев, что мне бы забыть помогать кому-то, но иногда срабатывает рефлекс просто обыкновенного нормального человека.

Неделю назад случайно встретила свою бывшую начальницу. Обнялись, расцеловались. Действительно приятно – она человек очень гуманный, и я с ней работала несколько лет, которые можно назвать счастливыми. Она была у меня дома в те годы, я навещала её, когда она болела.

- Идем, идем! Я тебя не отпущу! Посмотри, как мы дом перестроили - сказала моя сотрудница, и не собиралась меня отпускать.

С удовольствием приняла это спонтанное приглашение, тем более, что мы встретились как раз около её дома.

- Вот посмотри: эту стену мы передвинули, а здесь мы расширили, а тут мы сделали двери…  - я была у неё несколько лет назад, и действительно дом стал просторнее, светлее.

Обменявшись последними новостями, мы даже не присели, потому что договорились ещё в ближайшее время встретиться.

Перед тем, как уйти, я сказала обыкновенную фразу, которую можно взять из любого набора правил хорошего тона:

- Я так рада за тебя! Замечательный дом! Ты столько сделала людям добра, теперь ты должна быть счастлива!  - на русском языке это звучит более гладко, но на иврите, смыл сказанного имеет религиозное значение.

На русском это можно сказать, как человек получил плоды своей работы или "Доброму человеку Бог помогает!"

Вдруг, после этого стандартного речевого фрагмента, в котором я намекнула, что Бог все наши добрые дела видит, на мне останавливаются внимательные глаза этой моей бывшей начальницы, и она многозначительно произносит:

-  Ты такой раньше не была, Таня…?

Я остолбенела. Что она имеет ввиду? Какой я была раньше? Какой вдруг стала теперь?

- Нет, конечно! – тут же обиделась я – Раньше я была пьяница и наркоманка, валялась под забором без роду и без племени. А вот теперь, видишь, исправилась…

Сама эта моя бывшая сотрудница ходит на какие-то религиозные курсы, уроки.

Я на курсы не хожу. Вот она и удивилась, что есть люди верующие в высшую силу и справедливость без курсов и без специальных уроков.

                                            ****

Света опустила глаза, не сказала ничего, но я вспомнила, кого она называет жлобами.

Как – то давно, много лет назад, рассказывая об одном своём знакомом, который имел привычку спрашивать у собеседника: читал ли он определенного писателя, знаком ли он с музыкой Берлиоза, "жлобские ходы!" – так охарактеризовала Света поведение этого "знатока" искусства.

Вот и сейчас, после моего рассказа, она прекрасно поняла, что именно обидело меня в короткой встрече с человеком, который почему – то решил мне задать вопрос странный и непонятный поэтому.

 Света не торопилась высказать своё мнение, потому что разговор мы завели не о моих обидчиках, а о моей обидчивости.

- Это одно предложение сбило меня с ног: "Ты такая раньше не была…?" А какая я была, Света? – крикнула я так, что за соседними столиками обернулись люди.

Света молча пила свой кофе. Не торопилась что – то мне объяснять.

Она, как художница, видела не только предметы, но и проблемы объемно, со всех сторон. Своим молчанием Света пригласила меня во всё, что мы пережили: вынужденно переезжали из города в город, из страны в страну, меняли среду обитания, друзей, знакомых, работу….

- И каждый раз надо было доказывать, что ты не верблюд – произнесла Света.

Я удивилась! Не в первый раз - мы думали синхронно об одном и том же, и даже к одному и тому же выводу приходили в уме.

- Обиделась ты по делу, Таня – пришла к заключению моя подруга – Это "жлобский ход".

- Я так и знала, что ты это скажешь! – засмеялась я, но Света была серьёзна.

- А как иначе? Во-первых, твоя начальница не удосужилась с тобой познакомиться, когда вы вместе работали. Ты как была её обслуживающий персонал, так она тебя и помнит. А во-вторых, она не знает, что музыкант, который получил профессиональное образование, т.е. перепахал носом все прелюдии, фуги и хоралы Баха, произведения Генделя, Скрябина  и Чайковского, не может быть примитивным атеистом.

Я с восторгом смотрела на Свету.

- А как по-другому, Таня? Это все равно что мне, кто - то скажет: "О-ля-ля! Ты умеешь рисовать! Раньше ты так не умела рисовать…"

- Поэтому я так не люблю, когда меня за что-то хвалят – мы со Светой говорим о полутонах.

- Правильно! Потому что тот, кто хвалит, он ставит тебе отметку: "Молодец! Хорошая девочка!" – Светка почему –то разозлилась.

- Ну так что запретить людям говорить вслух своё мнение? – мне хотелось продолжить эту тему.

- Мнение о картине, пожалуйста! Хотите хвалите, хотите ругайте! Но не надо ставить мне отметки…. – Света расстроилась, и я уже пожалела, что подняла эту тему.

- Если ты вспомнишь, Таня, у этой твоей "гуманной начальницы в репертуаре не один такой "жлобский ход".

Ту я не выдержала и рассмеялась. Света была права: меня начальница попросила как-то отнести сапожнику, который жил недалеко от моего дома, целую сумку старой обуви её мужа, которую (на мой взгляд) надо было выбросить на свалку:

- Тебе же это не трудно? – спросила она своим гуманным голосом, а я не могла ей объяснить, что даже мой муж не обременяет меня таким поручениями. 

- И ты согласилась? – вытаращила глаза Света.

- Да я выполнила её задание. Даже починенную обувь привезла и отдала ей в руки.

- И дальше? – Света в шоке и в недоумении качала головой

- А дальше? Не помню. Наверное, сказала ей то, что думаю…

- И стала в её глазах навсегда грубиянкой?

- В глазах очень многих я была непокорной, говорящей правду, требующей необходимых условий труда.

- А почему же ты согласилась отнести сумку со старой обувью её мужа к сапожнику?

- Она говорила мне, что мы подруги… - это действительно было странно.

- Что – то я не помню, чтобы ты мыла у меня полы – Света прищурившись смотрела на меня – Таня, скажи мне: а почему ты так боишься своей обидчивости?

- Я не боюсь… - пожала я плечами.

-  Правильно, ты не боишься. Ты её пугаешься!

- Света, от одной фразы человека, с котором я годами не общаюсь, мнение которого мне не важно, я неделю была с высоким давлением!

- Ты не от этой фразы вышла из колеи, а от того, что ты себе не доверяешь.

Как она права, моя Света!!!

- Ты вообще в жизни имела дело с чем - то вонючим?  Тебя обманывали в жизни? – спросила она

- Да! – тут же сказала я – Как-то на рынке я купила несколько карпов, а когда принесла их домой, выяснилось, что они были тухлые.

- А когда покупала, не чувствовала запаха испорченной рыбы?

- И когда принесла домой, не чувствовала. Только когда стала чистить и потрошить … – я сморщилась, потому что это был случай незабываемый.

- Так вот, моя прелесть! – Света стала собираться домой, всем своим видом показывая, что ей всё понятно – Люди могут считать себя начальниками, всезнающими, всё понимающими и дают себе право на жлобство.

Мы вышли на улицу. Домой возвращаться не хотелось:

- Куда пойдем? – спросила я Свету, протягивая ей кусочек шоколада, который мы всегда с ней делим пополам

- Как куда, Таня? В молодость!

- Ты думаешь она нас примет? – засомневалась я

Но вдруг мелодия, давно забытая, зазвучала с небес, и время отступило перед нашими чувствами.

https://www.youtube.com/watch?v=XRn7tiq-2xI