Перед въездом в Москву, поступила команда: скорость двадцать миль в час, дистанция между автомобилями тридцать метров, следовать, не сворачивая до первого маяка.
На тех перекрёстках, где надлежало произвести поворот, стоял наш регулировщик – солдат или всем знакомый офицер. Чаще всего это были Иван Рыжиков или Миша Эпштейн. Главное было не разорвать колонну, не нарушить расстояние, не заблудиться. У обочин тротуаров нас провожали толпы народа. Как они на нас смотрели!
С одной стороны чувствовалась – такая махина идёт на врага, с другой - понимали, что многие из нас не возвратятся. Так оно и получилось. Из тех, кто следовал из Коломны через Москву на Западный фронт, в День Победы остались считанные люди, можно было их посчитать по пальцам.
Вид у нас, когда мы двигались по московским магистралям, был внушительный. Только через пару часов мы выбрались из Москвы на Можайское шоссе.
Мчались среди бела дня, без всякой маскировки, не теряя ни минуты. Часам к пяти дня остановились у деревни Петухово. Но никакой деревни не было, если не считать нескольких дымовых труб…. На карте значился населённый пункт Петухово. В нём мы обязаны были сосредоточиться.
Встретил нас командир бригады. Несколько минут ушло на выдачу очередной задачи, и колонна двинулась по просёлочной дороге на передовую.
Видно было, что недавно прошёл сильный дождь. После песка в Щуровских лесах, вязкая глина не радовала. Минут через сорок очередная остановка и приказ – рассредоточиться. Скопилось на опушке березняка, кроме нас, много конников и пехоты. Когда всмотришься, на каждые несколько метров – танк или самоходка. Такое было впечатление, что все прибыли на работу и ждут, когда прикажут что –то делать.
Я сидел в кабине своего «форда», раскрыв дверки, чтобы хоть немного продувало свежим воздухом. Никому я не нужен, начальства не видать. Вроде и непонятно, зачем мы сюда приехали…. В лесу душно, комары так и норовят уколоть, всосаться в наши молодые тела. Спасение в куреве.
Не охота вылезать из машины, чтобы не испачкать сапоги. Перед выездом из Коломны, нам выдали всё новенькое.
И вдруг страшные взрывы, как будто гроза, но не где – то там на небе, а рядом, в нескольких метрах от нас. Рыжий грунт вздымается вверх столбом. Кони в панике ржут и, разрывая упряжь, сбрасывают всадников, сбивая друг друга, мчатся в разные стороны.
Я ничего не понимаю! Небо чистое, солнце яркое. Откуда быть грозе? Из недоумения меня вывел кто – то, вышвырнув из кабины с криком: «Ложись!»
Куда ложиться? Здесь же сплошная грязь, глиняная жижа, месиво!
Меня толкнули в приямок, на мне оказалось несколько человеческих тел. Только тогда я начал соображать, что это обстрел.
Из приямка, сквозь накат человеческих тел, я начал наблюдать за тем, как в щепки разлетаются деревья, в куски мяса лошади, как через гимнастёрки упавших людей сочится кровь.
Преодолев страх, я выбрался из ямы (она была в полметра глубиной), подполз к кабине своего автомобиля, взял свою санитарную сумку и по-пластунски, как меня пытались учить ещё в Уфе, но я всегда противился этому обучению, стал приближаться к первому раненому. Так, весь в крови и в глине, я переползал от одного к другому солдату, офицеру, независимо от их принадлежности к нашему 1325 полку.
В этой массе народа я был единственным медиком. Хорошо, что в моей машине находились мешки с индивидуальными перевязочными пакетами.
Алексей Ерёмин – сибирский шофёр и охотник, здорово мне помогал. Без него я бы не справился – столько было раненых!
Обстрел прекратился, наш дивизион приблизился к высоте 233. Поразительно, но из нашего дивизиона не было ни одного раненого.
- Давай, Маркуша, будем приводить себя в порядок. У меня под сидением машины есть два комбинезона. Гимнастёрку и брючки мы простирнём. Видишь там, в воронке, вода чистая.
Чистюля был этот Ерёмин! Так мы, не торопясь, навели марафет.
Ночь прошла спокойно. К утру наше обмундирование почти высохло.
Пришили чистые подворотнички.
- Самое главное, Маркуша, не терять себя. Используй любой момент, чтобы быть аккуратным – бубнил Алексей, надев очки, вдевая нитку в иголку. У этого мужичка было всё, что требуется для жизни в лесу.
Как меня согревало тепло его сибирской души, его доброта, бескорыстие, его опыт, оптимизм! Он пришёл на передовую не охать, не удивляться, не возмущаться, не критиковать, а быть здесь полновластным хозяином, делать дело!
С Алексеем нас свела сама жизнь. Миша Эпштейн приказал ему быть всё время рядом со мной, и при первой необходимости давать мне машину для отправки раненых.
- Смотри, Ерёмин, ты мне за доктора головой отвечаешь! – Полушутя, полусерьёзно говорил Эпштейн.
Подобное предупреждение было абсолютно излишним. С Ерёминым казалось всё нормальным и даже будничным. Для Алексея не существовало трудностей. Проведя полжизни в сибирских лесах, Алексей и в военных, как говорят, в полевых условиях, чувствовал себя привычно. Это он приучил солдат класть в кузов автомобиля готовый бревенчатый накат для блиндажа. Внедрение ерёминского предложения намного сокращало время на обустройство огневых позиций и командных пунктов. Из никому не нужных передков пушек, Алексей соорудил одноосные и двуосные прицепы.
Кухня всегда возила с собой запас дров, по его идее. Тот же Ерёмин сконструировал и смонтировал вошебойку – гарантийное спасение дивизиона. При температуре +120 градусов всё бельё и одежда обезвреживались.
Личный состав дивизиона до конца войны был избавлен от вшей.
Выдумкам и изобретениям Алексея не было границ – он сапожничал, портняжничал, плотничал – всего не перечтёшь.
Самое главное в нём было доброжелательность. Единственный недостаток – любил выпить. Это и погубило его в самом конце войны.
Комментариев нет:
Отправить комментарий