Диалог с Современной Литературой и Музыкой( Современная Музыка)

Она и не уходила.  Иногда дремала, около меня. Исчезала, возвращалась, и, не мешая мне, всё – таки покачивала головой, сомневаясь в необходимости того, что я опубликовываю. Иногда Современная Литература произносила что – то, обращаясь как – будто не ко мне:

-  Странное совпадение! И ты, и твой отец хорошо отзываетесь об учителях…. Как – то уж очень идеализировано.

- Может быть и идеализировано. – Соглашаюсь я. – Но я вижу смысл в этой идеализации описания образа учителя.

- Какой же смысл?

- Очень глубокий! Кстати не знаю, как тобой воспримется тот факт, что любимый учитель моего отца, классный руководитель, придет на вокзал провожать своих учеников на фронт. Это как идеализация, по – твоему?….

Она молчала. И после небольшой паузы я продолжила:

- В Современной Литературе, печати, на телевидение всё чаще подают учителя в очень жалком виде: учителей бьют ученики, судят и осуждают родители детей…

- Бомбят как хотят! – С горькой усмешкой согласилась Современная Литература.

- Вот именно, бомбят! Не понимая, что унижая учителя, уничтожают себя…

- Всё зависит от того, что человек запомнит учителя и как интерпретирует детские впечатления?

Твой отец запомнил первый поход в театр, как чудо и на всю жизнь полюбил музыку и искусство так, что его дети и внуки стали профессиональными музыкантами…

- Без сомнения! Мы родились в доме, где жила Музыка.

- Вас заставляли учиться музыке, когда вы были детьми? – неожиданно спросила Современная Литература.

- Это всё равно, что ты спросишь у рыб, заставляют ли их плавать в воде. – Улыбнулась я.

- Просто я часто общаюсь с Современной Музыкой, и она мне рассказывает о том, что положение катастрофично в музыкальной педагогике.

- И я знаю почему - ответила я – странно, что Современная Музыка не понимает в чём корень проблемы.

- Она зашла в тупик! Как и я, впрочем… - Современная Литература посмотрела на меня грустными глазами.

- Пригласи её к нам! – сказала я. – Мне есть, что сказать Современной Музыке.

- Это проще простого! Только чуть попозже – Современная Литература посмотрела на часы. – Она спит до обеда. Её возлюбленный по имени Шум, таскает её по дискотекам, и она ведёт образ жизни жуткий.

- Погибает Современная Музыка… - сказала я.

Глубоко вздохнув, Современная Литература согласилась со мной.

Ближе к вечеру,  к нам действительно присоединилась Современная Музыка.

Тупой её взгляд я не могу вам передать.  «Господи! Подумала я! Во что превратилась Царица Искусств? У неё такая родословная – весёлые частушки, и бриллианты, которые оставил Моцарт, Хоралы Баха и мазурки Шопена, джаз Луи Армстронга и балеты Чайковского!»

Она посмотрела на меня, читая мои мысли и сказала:

- Мне мало осталось… Я скоро умру. Этот Шум, с которым я живу, меня доконает!

Я улыбалась. У неё, у этой Современной Музыки, был тембр голоса её прабабушки, которую я прекрасно знала.

- Мою прабабушку звали Грациозность. У меня сохранились её наряды и воспоминания.

- Она писала воспоминания? – удивилась я.

- Конечно! Только не в словах, а в нотах. Тонны изящных вальсов и романсов, полонезов и менуэтов…

- А почему в наше время не слышно произведений твоих дедушек и бабушек – Спросила Современная Литература.

- Чтобы мы из окон домов слышали скрипку или флейту, нужно, чтобы люди играли на этих музыкальных инструментах. А чтобы играть, нужно учиться. Сегодня игра на музыкальных инструментах не в моде - серьёзно ответила Современная Музыка.

- А почему не учатся? Когда- то дети на нашей планете учились музыке. – Современная Литература хотела понять.

- Не знаю! – воскликнула Современная Музыка - Это просто катастрофа. Никто не учится. Даже те, кто начинают, бросают занятия музыкой, потому что сегодня тяжело, то, что было когда – то легко и интересно.

Я заварила чай с душистой  травой в красивом стеклянном чайнике и подала клубничное варенье.

- Меня бы сегодня мои музыкальные предки не узнали. – Грустно произнесла Современная Музыка.

- Ты дала полную власть над собой Шуму – ответила ей Современная Литература.

- Дело не в Шуме, а в Невежестве! – начала я разговор,  ради которого пригласила Современную Музыку.

- Ох! Невежество царствует во всём мире. – Современная Литература решила мне помогать.

- Невежество душит любые начинания… - продолжила я.

- Какие начинания? Чьи? – Современная Музыка даже не задумывалась, как найти выход из тупика, в который она попала.

- Всю музыкальную историю, мы знаем, что в процессе обучения музыке есть учитель и ученик. Так вот всегда, на протяжении многих столетий учитель музыки готовился к каждому конкретному ученику. А именно, писал, т.е. сочинял для каждого ученика произведения.

- Не поняла … - действительно растерялась Современная Музыка.

- Вот видишь!? – обрадовалась я, что помогаю всей Современной Музыке. – Ты не знаешь, что всего сто  или двести лет назад, учитель обязан был быть и композитором.

- А зачем? – Удивилась Современная Музыка – Уже всё сочинено. Бери готовые этюды Карла Черни, пьески Телемана и Корелли, сонатки Чимароза и всё! Успех обеспечен. Ты что думаешь можно сочинить так, как писали музыку эти великие Композиторы?

- Нет! Пока не родился второй Моцарт или Бетховен, – согласилась я – но, чтобы привести ученика к репертуару великих композиторов, современный учитель музыки обязан сочинять простенький учебный материал, чтобы произведения мировой классики стали бы доступны по своей трудности детям, которые пришли учиться музыке сегодня.

- Интересно очень! – усталость Современной Музыки сняло, как рукой.

- А так что сегодня получается? – спросила я. – Всё меньше и меньше смелых преподавателей, и детям запрещено быть самоучками. Программа школьная задушила малышей и подростков!

- Это точно! –согласилась Современная Литература. – А почему мы на эту тему заговорили? Как связано современное положение вещей в музыке и воспоминания твоего отца?

- Я вижу, что мой отец с детского возраста был очень самостоятелен. Никаких частных учителей. Он много освоил и узнал по собственному страстному желанию.

- Так что же ты советуешь, я не пойму? – Спросила меня Современная Музыка.

- Я ничего не советую никому. Но хочу, чтобы все знали, что собственное желание овладеть каким – то делом, достаточно, чтобы добиться успеха.

- Но желания недостаточно, чтобы добиться успеха – правильно возразила мне Современная Литература.

- Понимаешь, - начала я – Любознательность, любовь к прекрасному делают жизнь намного интереснее, и трудные вещи, которыми мы овладеваем и постигаем, превращаются из рутины и преснятины в чудное изумительное состояние души, которое называется эйфорией занятости. Все одаренные люди находятся в этой эйфории.

- Одаренность – это то, что от нас не зависит. – сказала мне Современная Музыка.

- Твоя бабушка, Классическая Музыка, знала секреты настолько важные, что те, кто их раскрывал, становился в ряд с теми, кто от природы получил талант.

Они смотрели на меня и ждали продолжения.

- Есть разные виды эйфории – сказала я. – В самом начале все испытывают эйфорию.

- В начале чего?

- В начале всего – ответила я – Встречаются двое людей, понимают, что любят друг друга, сердце бьется и голова кружится от счастья – это эйфория. Кто- то решил учиться игре на фортепиано, купил шикарный инструмент, идёт на первый урок музыки – он в состоянии эйфории. Человек меняет местожительство, ему всё интересно – эйфория! А что потом?

- А что потом? – спросила Современная Музыка.

- А потом выясняется, что не всё так просто: влюбленные встречаются с разного рода трудностями, первые уроки игры на музыкальном инструменте показывают, какая не реально огромная и трудная работа предстоит, и в новой стране нужно адаптироваться, учить язык, найти работу…. И состояние эйфории исчезает. А взамен приходит разочарование, отчаяние.

- Но не все заходят в разочарование и отчаяние – заметила Современная Литература.

- Все!!! -  уверенно сказала я – Это стадия, которую проходят все.

- Но талантливые сильнее, они не отчаиваются.

- Ты ошибаешься! – я знала, что говорю - Талантливые и сильные от природы люди, впадают в стадию страдания, и тоже теряют состояние радостной эйфории.  На этом этапе много людей бросают то, что начали. Влюбленные расстаются, тот, кто понял, что с легкостью не может овладеть музыкальным инструментом, оставляет это занятие, а те, кто поменяли страну или город впадают в ностальгию.

 - Но не все же сдаются, встретившись с трудностями?

- А те, кто не сдаются, заходят на следующую стадию своего развития. Они заставляют себя делать то, что неинтересно. Те, кто создали семью, занимаются неинтересной работой построения супружества, тот, кто начал играть на пианино, долбит скучные упражнения, тот кто начал жизнь с нуля, скрипит зубами и продолжает то, что невероятно сложно для многих.

- И дальше что?

- А дальше? Вы удивитесь, но победители опять приходят к стадии эйфории, она уже базируется на опыте, на знаниях и называется эйфорией занятости. Те, кто проходят все стадии своего развития превращаются в победителей!

- Твой отец был победителем?

- Он был победителем по типу характера.

 - Мы читаем воспоминания победителя? – спросила Современная Литература

- Вы читаете воспоминания одного из многих, кто не сдался и победил фашизм,  кто не был предателем, не был бездельником и нытиком.

- Ты гордишься своим отцом? – Современная Музыка понимала меня.

- Он оставил мне свой характер и сердце, которому не хочется покоя…. – ответила я.

Воспоминания моего отца (Глава - 17)

Часто на совет семьи родственники выносили свои вопросы и проблемы. В основном это была женитьба детей. Никто не подавал заявление на рассмотрение вопросов – всё происходило просто и естественно. Тот, кто был необъективен, нуждался в поддержке, и мой отец убеждал, утешал, успокаивал.

Папа всегда объяснял: нельзя ломать то, что уже построено, собрано. «В браках бывают ошибки. -  Говорил папа. - Иногда молодые их сами совершают, а иногда обстоятельства настолько сложны, что без помощи опытного человека, которому доверяют, не обойтись».

Старшее поколение всегда было рядом с молодыми, и помощь была существенной во всех отношениях. Нас учили учиться. Беседа с отцом – это было для меня всегда незабываемым событием. Мудрость, которую он излучал, останется в сердце и не только моём.

В школу я поступил неожиданно. На год раньше своих сверстников. В тот год, когда отца направили работать в Божедаровку, на элеватор, мы с братом остались с бабушкой в Днепропетровске. Брат ходил в школу, а я оказался беспризорным.

И вот Рахиль Рапапорт, одна наша родственница, проявила инициативу и устроила меня в школу. Всё было неопределённым до последней минуты. Рахиль сама не была уверена в успехе своих стараний и хлопот. Наконец – то, меня приняли в школу, где уже давно начался учебный год.

Директор пригласил учительницу первого класса – Людмилу Николаевну, и попросил её проверить меня. Тут же она завела меня в класс с детьми и спросила, могу ли я читать и писать?

Я бойко ответил, что могу и то и другое. Людмила Николаевна дала мне кусочек мела и предложила написать что – нибудь. И я начал: Рахиль, Миша, Бышева, Зяма, Соня и т. д. Попытки учительницы остановить меня ни к чему не привели, я настаивал на полном перечне всех моих родственников.

Букварь для меня труда не составил. Я был зачислен в школу, и вступил в школьную жизнь. Наступили счастливые для меня школьные годы.

Вспоминая свою жизнь в детстве, я понимаю, что мне очень повезло – мудрость отца, семья в которой не было склок и скандалов, оговоров и интриг. И школа, преподаватели которой дали мне знания настолько качественные и серьёзные, что я смог поступить и начать обучение в мединституте.

Я вышел из детства, понимая, что это был самый счастливый период в моей жизни.

Замечательные сказки моего дедушки, с перерывами на самом интересном месте, сохранились в памяти, как и вся обстановка в родном доме…

Мы не были богатыми людьми, но запомнились кожаные сапожки, а потом и туфли, которые сшили мне на заказ. Демисезонное пальто, какого – то английского покроя! Считалось, что я красиво одет. Время, которое я описываю, было сложным во всех отношениях, но  мне всегда казалось, что я живу полной жизнью.

О роли и значении музыки в нашей семье стоит рассказать подробнее.

 

Мой дедушка был кантором в маленькой синагоге, разумеется, на общественных началах.  

Папа научился играть на гитаре и на скрипке, был руководителем духового и симфонического оркестра, а значит, владел и духовыми инструментами.

В армии папу назначили заместителем капельмейстера оркестра.

Я же никогда не учился музыке, потому что был слушателем и зрителем самого высокого класса. Один фрагмент из детства, незабываема первая встреча с театром, впечатлили меня настолько, что я решил его описать.

В Днепропетровск часто приезжала на гастроли оперетта, в составе труппы которой был папин двоюродный брат Хаим Окнер. Он числился в афишах Виктором Заволжиным. Мы с бабушкой навестили её племянника в гостинице.

 Это был молодой человек очень высокого роста, в тот день он чуть прихрамывал, но даже палочка, на которую он опирался не портила его элегантности. Не просто приветливый и добродушный, но от него ещё веяло чем – то родным, папиным. Он объяснил нам,  что в танце растянул сухожилие на ноге, и поэтому целый день свободен от репетиций и спектакля.

Он показал здание театра и пригласил на другой день на дневной спектакль. Я принял приглашение самым серьёзным образом, уточнив, что днём тоже бывают представления.

В точно назначенный час я отправился в театр. Контролёр потребовал от меня билет. Какой билет? Где его дают? Мне ответили, что в кассе. Подойдя к маленькому окошку, едва дотянувшись до него, я стал категорически  требовать билет к своему дяде Виктору Николаевичу Заволжину.

Кассирша, как мне показалось, испугалась, и, выйдя из своей каморки, бережно провела меня в зал. Почему – то погас свет, стало темно, и наступила ночь. Я даже растерялся: как там мама? Она же беспокоится – пора спать ложиться, а меня нет дома. Но увертюра к «Жрице огня» меня отвлекла от беспокойных раздумий, и я весь ушёл в музыку, танцы и сюжет спектакля. Среди множества действующих лиц,  я без труда узнал своего дядю Хаима.

Зажегся в зале свет, и я тотчас побежал к выходу, ко мне снова возвратилось беспокойство в связи с наступлением ночи. Выбежал из здания театра! Что за чудеса!? На улице – то совсем светло…. Поняв, что сильно оплошал, я с досадой на свою несообразительность, пошёл домой. Там, перед родственниками, я повторил всё, что видел и слышал в театре.

Моим постоянным слушателем был брат Дуся. Отсутствие музыкального слуха не позволяло ему воспроизводить мелодии, но слушать он их очень любил. Мой брат, пожалуй, единственный человек, который восторгался моим пением.

Вечерами, на специально сооруженной открытой эстраде, выступал симфонический оркестр, в состав которого входили довольно известные музыканты по тем временам. Музыка становилась для меня миром счастья! Я точно решил, что когда вырасту, буду дирижёром. Но дирижёром стал мой сын,  и я не вижу в этом большой разницы.

Воспоминания моего отца (Глава -16)

Я сдал семь вступительных экзаменов, набрал 34 балла, и был принят на лечебно –профилактический факультет Днепропетровского мединститута.

Помню торжественное и трогательное выступление профессоров Тростонецкого и Миртовского, обращенное к вновь поступившим студентам. Я понимал, что предстоит серьёзный и интересный путь к профессии врача, который я выбрал.

Новая система обучения … Из нашего класса поступила только Сарра Каток – дочь дамского закройщика, а больше в институте у меня знакомых не было. Куклинский и Шевченко – это мои сокурсники, отслужившие в армии. Хрустенко и Козлов, Каменская и Миссионжик.

Мы зубрили латынь и анатомию, биологию и физику. Лекции шли в зале амфитеатра.

К этому времени мой брат Дуся закончил военно – инженерное училище и получил направление в город Полоцк.

Детство закончилось…

Мои ровесники уже дружили с девушками, у некоторых уже насчитывался стаж длительной дружбы. Я к таким не относился. Но в книгах я всё внимательнее и пристальнее читал те страницы, где описывалась любовь.

Глубокое впечатление осталось у всех, и я не был исключением, от лекции журналиста Архангельского о любви и дружбе. Сам лектор был очень приятный и симпатичный человек, речь его сочная и непринужденная, без всяких записей.

Каждый тезис раскрывал глаза на мир, многое становилось ясным. Понятия о целеустремлённости и взаимном доверии на всю жизнь остались в памяти и сознании. Ответы на вопросы, а их была масса, были не менее интересными, чем сама лекция, и это было, как бы, вторым отделением высокосодержательного спектакля.

Лектор с блеском подал тему взаимоотношения полов, морали, показал нам нюансы и неисчерпаемость темы любви.

Но один аспект в лекции о любви был упущен, и я хотел бы остановиться на нём: вмешательство третьей стороны, которую в наши дни молодые бояться, как огня, а зря – веками мудрость старшего поколения спасала молодых от семейного краха.

Один из наших родственников – Фима Рапопорт, привёз из Москвы молодую жену Раю Воложину – высокую, стройную, спортивного вида девушку. Прошло время. Рая готовилась стать матерью, и рожать решила в Ленинграде, в городе, где жили её родители.

Родилась девочка Люся. Раина мама не торопила дочь с возвращением к мужу в Днепропетровск. Незаметно прошёл год. И когда Рая вернулась в Днепропетровск, обнаружила, что у Фимы есть другая женщина. Возникла наисложнейшая ситуация.

Рая обратилась за советом и помощью к моему отцу. В Днепропетровск были приглашены отец Раи – Воложин и её дядя – Немировский. Дядя Моисей, отец Фимы, в знак протеста ушёл из своего дома и переселился к своей сестре. Он справедливо считал, что Фима мог привести в дом женщину, в отсутствии Раи, только при поддержке и участии Дони – матери Фимы.

В нашем доме собралось человек тридцать. Как всегда, председательствовал мой папа. Истцом была Рая, ответчиком – Фима. Со стороны могло казаться, что идёт нормальная беседа, настолько всё было спокойно, внешне выдержано и корректно.

 Папа дал слово Рае, и все её внимательно слушали, вроде бы впервые познакомились с трагедией молодой женщины. Лаконично, грамотно и ясно изложила Рая суть дела. Фима всё подтвердил, во всём признался.

Дядя Моисей проанализировал создавшуюся ситуацию с точки зрения природы её возникновения. Он прямо называл свою жену Доню, присутствующую здесь, непосредственной соучастницей драмы: «Она – говорил дядя Моисей – могла предотвратить развал семьи, но не сделала это, а наоборот, создала все условия для проникновения в дом чужой женщины, в отсутствии Раи». Разбор достигал своей кульминации!

 И вдруг, мой папа задал Фиме вопрос, на первый взгляд несущественный:

 - Скажи, Фима, ты, очевидно, поступил так, потому что Раечка тебе не подходит? Что – то тебе в ней не нравится? В чём ты разочаровался?

Все присутствующие замерли, не понимая смысла вопроса, который вроде бы оправдывал Фиму, ограждал его, и все его действия становились правомерными…

Фима бойко ответил, решив, что наступает оправдательная развязка:

- Я, дядя Семён, убедился в том, что Рая плохо воспитана. Очень плохо воспитана!

Другого ответа от Фимы мой отец и не ожидал. Рыба сама попалась на крючок!

- Ты, Фима, абсолютно прав и чистосердечен! Я с тобой согласен – Рая не воспитана. Вот мы и попросим её отца забрать свою дочь в Ленинград и довоспитывать её! Коль скоро она не воспитана, нельзя ей доверять воспитывать твою дочь. Поэтому, Фима, мы  поручим тебе воспитание твоей дочери! Ты хорошо разбираешься в тонкостях воспитания, и тебе поможет твоя мама Доня.

А Вы, Воложин, забирайте свою дочь. Ответственность за благополучие и здоровье малышки, мы возложим на Доню и спросим с неё самым строгим образом. Так рэб Немировский?

 Раин дядя, Немировский, в отличие от её отца, был мужчина крупный и шутки с ним были коротки.

Решение совета было вынесено и заседание закончилось. Все разошлись по домам, кроме Фимы, Раи и их малышки…. Им было что обсудить!

Воспоминания моего отца (Глава - 15)

Сколько я себя в детстве помню – всегда про себя пел, сочинял оперы. Идёшь в школу три квартала: первый – увертюра, второй – первый акт и т. д. Любимая моя опера была «Запорожец за Дунаем», я знал её всю на память от первой до последней ноты. Очень мне нравилась « Наталка Полтавка». Все оперы Чайковского, Верди, Бизе были в моем репертуаре. Оперетты Кальмана и Легара, вся программа Леонида Утёсова.  

Кинофильмы мы смотрели по десять и более раз подряд, пока не выучивался весь текст наизусть со всеми ударениями и интонациями.

В наши дни собираются компании, и никто толком не знает ни одной песни. Тогда мы пели, и нас не надо было уговаривать.

К книгам меня приобщил папа и мой старший брат Дуся. Отец привил мне вкус к классике. Сочинения Пушкина, Лермонтова, Гоголя у нас были дома. Но я был активным читателем детской библиотеки, где систематически состоялись обсуждения прочитанных книг и диспуты.

Часто выступал профессор из университета Цимерман. Эдакий большелобый старичок.

Хромала у меня русская грамматика, очень я из–за этого страдал. На пятом этаже нашего дома жила филолог Малиновская. Мама для неё варила обеды, как бы экономила ей время, чтобы она могла заниматься со мной. А в школе нам преподавал русский язык и литературу Чернявский, приятель Малиновской, он тоже помогал мне. Дела мои по русскому языку стали поправляться. Малиновская много рассказывала о Шаляпине, о Маяковском, о Горьком. Показывала фотографии, где она и её муж были сняты со знаменитыми литераторами и актёрами.

В эти же годы в мою жизнь вошли шахматы и футбол.

В Днепропетровск приезжали Сало Флор и Хозе – Рауль Капабланка. Мы пробивали возможности присутствовать на сеансах одновременной игры со знаменитыми гроссмейстерами.

Школа, футбол, шахматы, хор….

А тут ещё девчонки начали привлекать моё внимание. На праздники мы собирались у Бэбы Торбиной. В складчину накрывали стол. Однажды на одну из вечеринок , в честь Первого Мая, к нам нагрянул наш классный руководитель Василий Антонович. На воспоминании об этом человеке хочу остановиться особо.

Внешне он напоминал актёра Абрикосова. Стройный, подтянутый, аккуратный, всегда в тёмном костюме, при галстуке. Нас, учеников, всегда удивляло умение Василия Антоновича точно чертить на доске мелом – одним движением руки круг, треугольники, квадраты, ромбы – без линейки, но абсолютно точно. Даже учительница черчения Анна Осиповна, всегда пользовалась линейкой и циркулем.

До Василия Антоновича нас учил математике Панько Григорьевич, он же был руководителем школьного оркестра народных инструментов. У него весь урок был построен на доброжелательных шутках. А Василий Антонович был строг, на его уроках стояла тишина – он нами руководил жёстко, без послаблений и заигрываний. И как классный руководитель Василий Антонович держал нас под постоянным и неослабным контролем.

Не помню по какому поводу, но как-то он пригласил меня к себе домой, в гости. Я не был отличником, но Василий Антонович очень хорошо ко мне относился. Он бывал дома у всех учеников класса, проводил очень интересные собрания учеников и родителей. Выпускной вечер был интересным, трогательным, и остался в памяти потому что на нём были и мои мама с папой.

Шло лето 1939 года. Я готовился к экзаменам в мединститут.

Воспоминания моего отца (глава -14)

Летом 1932 года меня с сестрёнкой Женей отправили в Феодосию в пионерский лагерь. Весь пассажирский вагон заняли только дети и двое или трое взрослых, сопровождающих из числа родителей.

Мама и папа проводили нас до перрона. Чемодан я сам внёс в вагон. Провожали нас, как взрослых. Первая самостоятельная поездка поездом на море. Харчи на дорогу у каждого были свои. Нам с Женей нажарили котлет целую гору. От нас до Феодосии одна ночь езды. Тогда мне феодосийский вокзал, набережная и здание санатория показались огромными, величественными.

Через срок пять лет я с женой побываю в этих местах. Всё смотрелось карликово –куцим…. А ведь ничего не изменилось!

А тогда…. Мы обгорели и объелись зелёного миндаля. С Женей мы находились в разных отрядах, я то и дело бегал к ней – беспокоился, переживал. Мне приходилось вступаться за сестру, иногда и мутузить её обидчиков. Отдых мой не был полноценным, но с задачей я справился. Успевал даже с друзьями сбегать из лагеря в порт, в галерею Айвазовского, на Лысую гору, ловили крабов…

Вроде я располагал какой – то денежной суммой, так как мог покупать у местных татар фрукты для себя и сестренки.

Через месяц родители нас встречали на том же перроне. Было отмечено, что я справился с поручением.

Оздоровительная компания охватывала в те годы всех детей. В городском парке разбивали пионерлагеря, площадки. То же самое делали и во дворах. В соседнем дворе с нами был детский санаторий. Влезешь на забор и смотришь, как проходят все мероприятия. Помню, как в этот дворовый санаторий приехала мать болгарского коммуниста Димитрова. Маленькая такая старушка, выступала перед детьми.

Незаметно получилось так, что моей стихией стал Днепр. Как я научился плавать? Потребовалось, и поплыл. Все мальчишки плавали, а мне что оставалось делать?

В каникулы целыми днями пропадал на реке. Мы, пацаны, денег не имели, еду с собой не брали. Накупаешься так, что едва ноги волочишь, а от голода живот подводит.

Это в наши дни дети идут на пляж в сопровождении родителей, после каждого купания их встречают с махровым полотенцем, через каждый час кормят, покупают мороженное, ведут в кино. У нас ничего похожего не было! Идёшь, бывало на речку, переплывёшь на Комсомольский остров. Поможешь какому –  нибудь дяденьке вычерпать воду из яхты, получишь гривенник. И так на мелких поручениях иногда что – то перепадало.

Один старик, по фамилии Миронов, отец председателя областного спорткомитета, иногда давал старый ялик. Можно было в тот момент найти кого – нибудь счастливее меня?!

В продовольственном снабжении  наступили большие трудности. На предприятиях и в учреждениях сотрудникам и их семьям отпускали обеды. На меня была возложена ответственность за их доставку. Семья наша к тому времени состояла из пяти человек -  столько же и обедов. Каждый день добирался на трамвае, стоял в очереди. Выдавали мне первое, второе, третье и пироги. Всё это укладывалось в кошелку: суп в бидон, второе в кастрюльку и т.д. На обратном пути я допускал одну лихость: возле нашего дома, поднимаясь в гору, трамвай не останавливался, и я спрыгивал на ходу, при этом ни капли не разливал.

На нашем хозяйстве, в сарайчике, была на откорме свинья. В доме не переводилась кода, колбаса, сало, ветчина собственного производства.

Многое делалось в нашей семье для повышения продовольственного баланса. Кроме поросят, кормили гусей. Это теперь мы ропщем и смотрим на магазин, как на единственный источник продовольствия. А в те годы не теряли время на разговоры, действовали и небезуспешно – находили выход из тяжелого положения.

У отца на работе торжественно отмечались революционные праздники. Вечером Первого мая или 7 – ого ноября собирались сотрудники с жёнами. Концерт, буфеты, оркестр. А утром детский утренник с подарками в одинаковых бумажных мешочках.

Воспоминания моего отца (Глава -13)

Осенью папу перевели в Днепропетровск. Мы перебрались в нагорную часть города. Новая школа № 23. В отличие от предыдущей, эта школа занимала большое двухэтажное здание, до революции в нём была женская гимназия.

Моим учителем стал старичок – Николай Иванович.  Посадил  он меня за парту вместе с Изей Китманом. Так и остался Изя до десятого класса моим другом и соседом по парте.

Родители Изи имели свою мастерскую по изготовлению аппликаций и пуговиц. В маленькой каморочке, под лестничной клеткой в одном из подъездов дома на проспекте Карла Маркса, весь день находилась и работала Изина мама. Отец его постоянно был в разъездах – брал и сдавал заказы, нередко посещал Москву. Была ещё у Изи сестра Бэба, по прозвищу Чехоня.

Мы с Изей вместе делали уроки, ходили в баню, бывали в кино и в театре. Обедали вместе в школьной столовой, шли вместе в школу и со школы. Это была настоящая дружба, длившаяся более десяти лет…. В ноябре 1941 года мой друг Изя Китман погиб под Москвой, будучи пулемётчиком народного ополчения.

Кто мог знать, что Нюма Лейбович будет командиром артдивизиона, Иося Ганелин – станет авиаконструктором. Все мальчики нашего класса были солдатами Великой Отечественной. Все возвратились после войны, кроме Изи Китмана.

… Николай Иванович был очень уважаемым учителем. Теперь это редкость, когда в начальных классах учитель – мужчина. А в то время большинство педагогов были мужчины. Директором был Эразм Эразмович  Волосевич. С пятого класса он вёл у нас математику. У него был прекрасный бас, и он пел на всех школьных концертах.  Когда он бывал нами недоволен, он говорил: «Зачем я с вами связался? Пел бы себе в опере, и горя бы не знал…»

Почти на всех школьных собраниях у нас присутствовал один старый большевик. Он сидел в президиуме, и в конце подводил итоги собрания. Каждое своё выступление он завершал лозунгом: «Даёшь пятилетку за четыре года!»

Из школы мы никогда не торопились домой. У нас была масса дел: выпуск стенгазеты, различные собрания, кружки.

Пению нас учил Капустянский, он же руководил детским хором во Дворце пионеров. Из нашей школы Капустянский взял в городской хор только Изю Китмана и меня.

 Это был настоящий многоголосный хор. Концертмейстером, помню, был Левкаси – репатриант из Китая Он же в городских кинотеатрах играл на пианино, озвучивал немые фильмы. Зрение у него было страшно плохим, поэтому нередко он играл невпопад: весёлую мелодию, когда требовалась траурная, и наоборот.

Чем мы только с Изей не занимались! Кружок юнатов, клуб радиолюбителей – всего не запомнишь. Но хору никогда не изменяли. Помнится, мы больше пели , чем разговаривали.

Воспоминания моего отца (Глава -12)

В здание элеватора я зайти не решался, а вот к конюшне осмелился приблизиться и

познакомился с кучером. Он же конюх – дядя Вася. Но мы уже были знакомы, дядя Вася ночью нас встречал на станции. Мне было разрешено войти в конюшню, в ней завтракали три лошади: вороной жеребец, кобыла и гнедой конь.

- Тебя как звать то? – спросил конюх дядя Вася.

- Марк.

- Хорошее имя! До приезда твоего батьки, у нас стояли дохлые клячи – никому до них не было дела. Моисеич велел всех продать, до единой, а на вырученные гроши купили вот этих троих. Конь есть конь, его корми и пои – продолжал конюх беседу со мной. – Смирная скотина и безотказная: на нём хоть верхом, хоть в бедку запрягай. А кобылица – злющая, никого не подпускает к себе, только твой батька знает, как с ней говорить. Попробовали её раз в бедку запрячь, чуть было не разнесла в щепки. Долго мы с Моисеечем ей жеребца подбирали. Он сам выбирает,  не пропустит ни одного изъяна. Нам лошади не для парада нужны! Знаешь сколько приходиться объезжать полей и сёл? Моисеич следит за зерном с самых семян – порченое зерно к нам не попадает.

Я понял, что лучшего места, чем конюшня, чем лошади, чем сам дядя Василь, на всём свете не бывает! Куда бы отец ни ездил, он брал меня  собой. А поездок было много: и на базар, и в немецкую колонию, и на глубинные склады.

В мехмастерской царили свои чудеса! Ведал ею механик дядя Эдуард. У него был бульдог, который понимал и по-русски и по-немецки. 

Когда рабочие в обед или после работы играли в волейбол, то собака принимала участие в игре наравне со всеми, только не выполняла подачи.

С механиком я по узенькой металлической лестнице поднимался на самый верх элеватора, и с высоты галереи, в сумерках был виден Кривой Рог и даже Каменское.

Как – то я, держа в руках «Кобзарь» Шевченко, подошёл к отдыхающим грузчикам. Если до пяти – шести лет основным моим языком был идиш, то теперь я свободно читал по-украински. Чтением вслух я очень растрогал мужиков. По их просьбе, я каждый день в послеобеденный час приходил им читать вслух. Вместе с ними и обедал. Для меня это была великая честь, а грузчикам – истинное удовольствие.

Проснувшись как – то рано утром, я увидел Дусину куртку на вешалке. Приехал мой брат! Всё пошло совсем по-другому: мы с братом и дядей Васей стали водить лошадей на водопой, купались, ловили раков.

Но самое интересное в нашей жизни было присутствовать на репетициях духового оркестра, которые проводил наш отец. Мне был доверен малый барабан!

Так прошло лето 1930 года.